Михкель Мутть - Международный человек Страница 4

Из соображений абсолютной честности Фабиан должен был отметить, что шеф начинал танцевать даже тогда, когда не знал, как ответить на тот или иной вопрос, хотел выпутаться из сложного положения или ему просто нечего было сказать.

Коэрапуу

Роман Коэрапуу, крупный и сильный мужчина, который некогда играл в волейбол в юношеской сборной, был бледен, как обычно в последнее время. От недосыпания глаза у него, казалось, по-вечернему подведены тенями и взгляд за очками был озабоченный. Он носил приличный темно-синий костюм, голубую рубашку и серый галстук в красную полоску. От его знакомых Фабиан слышал, что в свободное от работы время он якобы сангвиник.

Фабиану показалось, что Коэрапуу чем-то раздражен. Но как воспитанный человек он не кричал на окружающих, а бормотал что-то себе под нос, просматривая рассеянно факс, протянутый ему Муськой. Видимо, он не содержал ничего важного, потому что Коэрапуу безвольно опустил руку с факсом и вздохнул:

“Откуда, черт возьми, я достану ему эти деньги?!”

Разумеется, он спросил это не у Муськи, вздохнул риторически и выглянул в окно, где до самого горизонта тянулась очередь, эти люди хотели получить назад свое имущество и землю, которое отняла у них советская власть.

И снова деньги! Фабиан догадывался, в чем дело. Рудольфо собирался ехать завтра утром в Сантьяго де Компостелу. В этом году там ожидалось много паломников и среди них, по мнению шефа, должны оказаться те, от кого могла быть большая польза для признания независимости Эстонии.

Ибо на уровне мировой политики еще не все решено, как было известно Фабиану. Тот факт, что Эстония объявила свою независимость, еще ничего не означал. Ее признали пока страны, у которых практически отсутствовали какие бы то ни было отношения с Советским Союзом и которым в силу этого нечего было терять. Большие западные страны до сих пор постыдно занимали выжидательную позицию.

Шефа Рудольфо это обстоятельство ничуть не смущало, он даже потирал руки. Он произнес многозначительно: “Наша игра сейчас безошибочна и даже красива. Они сами эти правила выдумали, — тут Рудольфо иронически кашлянул, — своими жалкими умишками и ничего не смогут поделать, если мы с особой старательностью сделаем вид, что искренно им верим. В конце концов это им надоест и они дадут нам все, что нужно. В отдаленной перспективе они сами упадут в яму, которую вырыли, чтобы откреститься от нас. Терпение, немного терпения”.

Фабиан редко слышал от шефа высказывания столь ясные и недвусмысленные. В конце своей речи шеф совершил tour en l.air. с позиции Бpaulement croisБ.

Шеф действовал! В его голове, вечно окутанной облачком сигары “Мария Манчини”, зрели планы встреч, которые нужно предпринять в ближайшем будущем, проекты серий статей, которые в переводе на основные иностранные языки должны быть распространены в Европе и Америке, замыслы всевозможных акций, от кампаний сбора подписей до бала журналистов и мирных демонстраций. И так далее и так далее.

Мысли Рудольфо прыгали проворно, как блохи. Эти мысли представлялись Фабиану ужасно правильными и удачными. Несомненно, так считали и многие другие. Хотя порой ему казалось, что эти мысли ощутимо опережали те ограниченные материальные возможности, в рамках которых они должны были действовать.

Шеф забывал о пошлой действительности. Например, он сообщил о своем плане поехать в Сантьяго только час назад, когда до закрытия официальных учреждений и банков оставалось лишь четверть часа.

Раздобыть для него деньги к завтрашнему утру было почти что невозможно. Речь шла, естественно, о твердой валюте, о долларах. Их добывание было долгой и тягомотной процедурой. В нынешней ситуации, когда денежные ресурсы правительства в целом и запасы валюты были крайне ограничены, нужно было любую зарубежную командировку согласовывать с центральной канцелярией, которой руководил Пакс. Он или его заместитель давал приказ бухгалтерии выделить командировочные деньги в Государственном банке. Там нужно было сначала получить требуемую сумму в рублях, затем взять из центральной канцелярии новое письмо с печатью и отправиться с ним в Иностранный банк, который занимался этим далее. Меньше чем за два с половиной дня официально получить твердую валюту было невозможно.

Премьер-министр требовал, чтобы министерства каждую пятницу подавали в канцелярию петицию, кто из работников собирается на следующей неделе в зарубежную командировку.

У каждого, кто этого хотел, должна была быть конкретная программа. Иначе не стоило и надеяться, что петиция будет подписана. Рудольфо по поводу установления такого порядка иронично замечал:

“Такая система подходит для министерства по разведению овец, но не для нас. Они не понимают, что заграница для работников нашей канцелярии нормальная форма работы, это не туризм и не бизнес-тур. Наше поле деятельности и есть заграница”.

Но порядок есть порядок, и даже шеф обязан с ним считаться. Ведь он должен был знать, как добываются деньги. Не первый раз едет за границу. Кроме того, его секретарша Мийли все время напоминала ему, как делаются дела (правда, она это делала без особого нажима, потому что была в шефа влюблена и боялась его).

Почему же Рудольфо делал вид, что не знает этого? Почему делал круглые глаза, когда ему говорили, что он должен был раньше сообщить о желании поехать? Почему вместо ответа начинал беззаботно танцевать “Tiger Rag” вперемежку с “Oige ja vasemba”?

Вошел второй адъютант Рудольфо Рейн Марвет О.Брайан. Розовощекий, как девушка, со смородиновыми глазами, застенчивый и симпатичный. Он был родом из Уэльса и эстонец по материнской линии, а поскольку он учился в Эбериствудском колледже, а не в Тартуском университете, то уэльский язык он знал лучше, чем эстонский.

Рейн Марвет О.Брайан сообщил: шеф послал узнать, поступили ли деньги.

“Почему он сам у меня не спросит?” — фыркнул Коэрапуу.

“У него посетители — эксперты из Международной экстерритории”, — извинился Рейн Марвет с оксфордским акцентом.

Тут Коэрапуу прорвало:

“Пусть спустится на землю! Он не в Америке живет! Он не в будущей Эстонской Республике живет. Он живет в советском последе... — Жена Коэрапуу работала повитухой, и потому терминология, которой она пользовалась, в какой-то степени пристала и к ее супругу. — Когда он наконец поймет, что пока в этой стране дела идут хуже, чем в Бельгийском Конго! Если он соизволил только вчера сообщить, что завтра утром улетает, то я не могу уже сегодня выложить ему полторы тысячи долларов. А чтобы официально получить деньги, об этом не может быть и речи”.

Коэрапуу перевел дух.

“Но так быстро я не могу даже по другим каналам! Это вам не пара сотен финских марок. Я ведь должен дать что-то взамен. Шеф, очевидно, полагает, что все почитают за честь оказать нам помощь. Что все жаждут внести вклад в восстановление независимости и так далее. Что помощники выстроились в очередь. Дескать, будьте добры, примите наши приношения. Что за чушь!”

Коэрапуу второй раз перевел дыхание.

“И вообще, известно ли шефу, чем я рискую? Я комбинирую, я занимаю, я же должен и отдавать, если, конечно, эти деньги из Иностранного банка до нас дойдут. Если дойдут... И откуда шеф взял, что эту командировку ему утвердят? Если Пакс не утвердит, кто погорит? А?”

Он глубоко вздохнул и успокоился. Его редкие взрывы были короткими и быстро проходили. Теперь он даже усмехнулся.

“В самом деле, я не вижу никакой причины, почему Пакс должен финансировать его поездку. В последнее время они любят друг друга, как... — он стал подыскивать подходящее сравнение, — как кобра и мангуст!”

“Шефа это не интересует, — развел руками адъютант и машинально сунул в рот пластинку жевательной резинки. — Не интересует и все”.

Коэрапуу подошел к столу Муськи и тихо простонал: “Муська, Муська, что со мной будет?”

До Фабиана доходили слухи, что они дружат с Муськой. Они когда-то работали вместе в Спортлото, поэтому Фабиан ничего не имел против. Пускай дружат. Дружба цементирует коллектив. Муська была разумнее многих мужчин.

В коридоре послышались голоса.

“За что он только зарплату получает?” — вопил Андерсон.

“Мых-хы-хых, знай наших!” — протрубил Пакс. Мяэумбайт донес до слуха свой диковинный смех. Это были каждодневные голоса канцелярии.

Часы пробили четыре, и все находящиеся в комнате, все восемь человек, приготовились слушать новости. Это было для них как “Отче наш”, и в этом они все были учениками шефа.

Шеф и его радиоприемники

У шефа помимо танцев была вторая слабость — радиоприемники. Можно даже сказать, что он помешался на них. Это объяснялось врожденным голодом по информации и трудностями, стоявшими на пути его удовлетворения в молодости, в тяжелое послевоенное время посреди русских равнин. Уже в Сибири он соорудил простой детекторный приемник, и поскольку на этой широте помехи чинились только русскоязычным передачам: “Радио Свобода” и “Голосу Америки”, то он уходил в ближайший от города лес, забрасывал антенну на высокую ель и слушал в свое удовольствие “Голос Америки” и Би-би-си на английском языке.