Сергей Дигол - Отпечатки на следах [СИ] Страница 4

Впоследствии Сергей так и не мог вспомнить, сказал ли он что–нибудь Саше и девчонкам, или хотя бы поприветствовал их. Хорошо помнил он одно — разворот «Спорт–экспресса» перед глазами, которым он демонстративно отгородился от присутствующих.

Он делал вид, что читал, они представляли дело так, что находятся в комнате втроем. Похоже, обе стороны настолько погрузились в собственные роли, что Сергей уснул с газетой на лице, а Таня с Леной напрочь забыли о том, что под газетой лежит не манекен. Во всяком случае, так уверял его Сашка, а еще, как бы невзначай, заметил:

— Зря ты так с Танькой.

— Тебе–то что? — взвился Сергей, но тут же переиграл партию, — они же к тебе пришли.

— Придурок ты, — мягко, насколько позволяет слово, сказал Сашка, — придурок, каких мало.

Потом почесал в затылке, мечтательно уставился в потолок и добавил:

— Мне бы такую.

4

Все также улыбаясь, Попеску ударил. Быстро, точно и наповал.

Правда, что ли то, что он любил впаривать с этим своим набыченным самодовольством? Ну, что детство провел на боксерском ринге? Даже если и так, кто его обучал? Неужели в этой его деревне под Фалештами был нормальный тренер? Да и можно ли назвать нормальным хорошего тренера по боксу, не вылезающего из провинциальной молдавской дыры, когда и в Кишиневе более–менее стоящие мастера наперечет?

Ну, допустим, был такой бедолага. И обучал маленького Мишу Попеску основам мордобоя. А как же с проблемой взросления? Ведь Миша сам говорил, что занимался только до четвертого или пятого класса. А укрепление связок? Увеличение мышечной массы? Ускорение реакции? Удлинение конечностей, усложнение пластики как же? С элементарным взрослением организма как быть? Или это как велосипед? Поехал однажды — крути педали всю жизнь? С перерывом хоть в десять, хоть в двадцать пять лет? С боксом тоже так? Научишься мальчишкой попадать в грушу, не промажешь мимо ни одной взрослой челюсти?

И чему он улыбается? Спокойствие боксера или надменность победившего самца?

А может, он и в самом деле наркоман — пару раз Сергей слышал подобные разговоры, естественно, за Мишкиной спиной, но сам никогда воочию не наблюдал, как Попеску разворачивает кулечки с порошком или скручивает косяк.

Бокс, секс, кокс — разница, впрочем, небольшая. В итоге — лежащий на чем–то остром, суди по рези в лопатке Сергей, приподнявший голову и увидевший склонившегося над собой Попеску.

— Живой? — спросил победивший явным нокаутом соперник.

Гребаный сукин сын! Он что, не в курсе, что мышцы человеческого лица способны и на другие гримасы, кроме идиотской улыбки? Интересно, в похоронной процессии он тоже не пытается создать впечатление в конец убитого горем?

— Ну ладно, пошли играть.

Миша Попеску стал предпоследним членом мужской части группы, кто переспал с Таней Гузун. Последним не изведавшим Таниных ласк оставался Сергей, о чем знали все одногруппники, созревшие, похожи для организации собственной букмекерской конторы, принимающей ставки на одно–единственное пари: даст Гузун Платону или не даст?

Сергей же не был уверен, что практика секса с Таней превзойдет его теоретические ожидания. Невольно присутствуя при бурном обсуждении одногруппниками прелестей — как Таниных, так и секса с ней — Сергей чувствовал, как отдельные впечатления парней складываются в целостную картину, в центре которой была она — зеленоглазая пантера, идеальная секс–бомба по имени Таня Гузун. Готов ли был он подорваться на этой атомной, судя по слюнявому ливню, заряжавшему каждый раз, когда кто–то из парней начинал взахлеб рассказывать о минувшей ночи? И если готов, то не ждет ли его самое страшное — укор разочарования, адресованный самому себе за безропотную капитуляцию перед иллюзией?

Сорвался Сергей лишь однажды. Они бежали в сторону консерватории — парни в спортивных костюмах, одногруппники, спешившие на занятие по физкультуре. Асфальтовая площадка, по которой им предстояло гонять потрепанный мяч, была покрыта густой сеткой из трещин, кое–где вспарывавших поверхность до состояния сбивающих с ног кочек. Ребята падали, набивали ссадины на ногах и рвали кожу на локтях, но все равно каждый раз летели сломя голову на никудышную площадку между консерваторией и забором, за которым возводилось американское посольство. «Вы бы так на лекции спешили», крикнул как–то повстречавшийся им декан, крикнул, конечно, вслед, потому что, заметив его, они поддали газу и первые из парней уже сбегали на растрескавшийся асфальт и мяч восторженно взмывал к небесам.

— Отойдем, — дернул Сергей за рукав Попеску — у того уже, кажется, чесались пальцы ног в предвкушении удара профана — естественно, со всей дури — по еле живому мячу.

— Пойдем! Побазарим с америкосами, — кивнул Миша и дернулся было на площадку, но Сергей вцепился в него не на шутку.

Мишина же шутка являлась таковой только для него самого — он явно не врубился, к чему клонит Сергей, припоминая прошлое занятие по физкультуре, на котором Сергей впервые нелегально побывал за границей.

— На хера нам их визы? — однажды восторженно крикнул в раздевалка староста группы Леша Вдовин, вызвав коллективный одобрительный гул.

Вся мужская половина группы, за исключением Сергея, давно побывала за границей. И не где–нибудь, а в самой что ни на есть Америке. В Соединенных, мать их Штатах. И всего–то дел: стоило зафутболить мяч за забор возводимого с противоположной от здания консерватории американского посольства, как спустя мгновения автор удара автоматически становился нелегалом. Вскарабкавшись на забор и свесив ноги на считающуюся по международным канонам иностранной территорию.

Последним в Америке побывал Сергей. Как и в случае с Таней, он равно заслуживал как упрека в нерасторопности, так и комплимента за осмотрительность, но правда была в другом. Сергеем привыкли затыкать ворота и лишь однажды — да–да, на прошлой физкультуре — выпустили в поле. Где он и отличился, первым же ударом направив мяч по высоченной дуге метров на пять выше забора.

Посольство поразило его горами песка, строительного мусора, разбросанными повсюду, как на обычной отечественной стройке, кирпичами, а еще — ярко–синей униформой и оранжевым шлемом строителя, который, повернувшись к Сергею спиной и опустившись на одно колено вбивал в землю металлический колышек самым обыкновенным молотком.

— Please, — начал Сергей, и, чуть подумав, перестроил вопрос так, как учили, — Can I have that ball, please?

Строитель обернулся и Сергея поразило, как мало, в сущности американского в этом лице. Будь на работнике выцветшая, пропитанная цементной пылью и раствором спецовка, а вместо яркого шлема — подшлемник, известный с советских фильмов о романтичных высотниках — и благополучный специалист с американским гражданством превратился бы в родного забулдыгу, выносящего со стройки гайки, шурупы и тюбики с силиконом.

Американец вздохнул, поднял мяч одной рукой и, размахнувшись, перекинул его и через забор, и через Сергея, добавив на чистом русском, с примесью молдавского акцента, языке:

— В следующий раз проткну на хер.

Только вот сегодня Сергей готов был проткнуть, прострелить, раздавить Попеску — бездаря, идиота и наглеца.

Всю дорогу от университетской раздевалки до площадки консерватории — а это три минуты бега — Попеску, задыхаясь и захлебываясь, спешно перемалывал вчерашнюю прогулку с Таней в парке, завершившуюся, с пересадкой в пиццерии, ночью в одной постели на двоих.

Это было явно лишним. Остальным одногруппникам Сергей готов был простить и прощал все — и изматывающие ночи с Таней и рассказы об этих ночах. Все они были, в общем–то, не плохими малыми. Ничем не хуже его самого, старался быть объективным Сергей. Но Попеску… Туповатый бычок, из которого город так и не выветрил ни сырой смрад деревенского дома — кажется, они там, в деревнях, обмазывают дома навозом, — ни простодушное хамство, читавшееся у него на всем пространстве между ушей.

Идиоту было понятно, что Таня мстит. Ему, Сергею, конечно. А ведь можно было предвидеть. Из того же разговора с Сашкой Терлецким (да–да, и у него было с ней, причем одним из первых), который внезапно оборвал изложение собственной истории сексуального опыта с Таней, от прослушивание которого Сергею хотелось спрятаться под собственным вонючим матрасом.

— Она, кстати, спрашивала, какой ты, — сказал вдруг тогда Сашка.

— В смысле, какой? — удивился Сергей.

— Ну, типа, нормальный вообще?

Сергей решил, что лучше угрюмо промолчать.

— Я, конечно, заливал как мог, ну, — Сашка покосился на Сергея, — в положительном для тебя смысле. Только ее это почему–то разозлило. Ты, кстати, не в курсе, почему?

Тогда Сергей лишь равнодушно дернул плечами, но теперь в утробе его терпения словно открылась язва.