Эмилиян Станев - Когда иней тает Страница 4

— Познакомим его с Миссис Стейк, а? Как по-твоему?

— Мне кажется, еще рано. Пускай привыкнет к нам. Серны быстро приручаются.

— Батюшки, да ведь я шапку потерял и совсем забыл о ней, — хлопнул себя по лбу капитан.

— Не беспокойся. Найдем потом.

Мой товарищ нетерпеливо махнул рукой.

— Не будем нынче тревожить серну. Пусть она отыщет второго детеныша, — прибавил я.

— Ух, устал! — промолвил капитал, сев к столу и опершись на него.

Серненок притаился под кроватью, оттуда не слышалось ни звука.

Мы вымыли ящик, в котором держали зимой дрова, застелили дно папоротником и положили серненка туда. Когда с этим было покончено, капитан Негро сел на стул возле ящика и стал рассматривать нашего пленника.

— Теперь пора выбрать ему имя, — сказал я.

— Само собой. Давай окрестим его Додс, — предложил капитан.

— Почему Додс? Подберем ему болгарское имя.

— Додс или Браун. Одно из двух.

— Брось эти глупости.

— Знаешь, почему я так предлагаю? — спросил мой товарищ, вынув из кармана маленькое зеркальце и разглядывая в него свой глаз, слегка воспаленный, так как во время ловли его хлестнула ветка. — Потому что в Америке некоторые бедняки, безработные, продают детей бездетным богачам. Я видел как-то у одного фермера двух мальчиков — Додса и Брауна. Он купил их у одного рабочего, бедняка из Техаса. Ребятишки все время ревели, просились к родителям. И как было не реветь? Отец продал их незадолго до этого, а одному четыре года, другому — пять… В Америке некоторые продают даже глаза…

— Не ври, — сказал я.

— Говорю тебе, продают глаза! — возразил он. — В тамошних газетах встречаются такие объявления: «Продается правый или левый глаз, совершенно здоровый, голубой или черный. Такая-то улица, такой-то номер дома. Обращаться по указанному адресу».

— А потом что?

— Заключив сделку, идут к специалисту-хирургу. Тот берет глаз у продавшего и пересаживает покупателю. Понятное дело, кто глаз продает, тот бедный, весь в долгу как в шелку, безвыходное положение. Хирург вставляет ему на место прежнего стеклянный глаз, а богач через несколько дней уходит с двумя здоровыми. Я знаю один такой случай и сейчас расскажу тебе, — продолжал капитан Негро, хлопнув себя по колену. — Один такой вот богач, некий мистер Бетерсби, окривел на левый глаз и купил себе новый у одного безработного. Этому безработному, видимо, приходилось в Нью-Йорке очень туго, он провел там много мрачных дней и стал очень мрачным человеком. Мистер Бетерсби заключил с этим рабочим довольно выгодную сделку. Хирург пересадил ему чужой глаз. Операция прошла совершенно благополучно. Пролежав целый месяц в роскошной клинике, Бетерсби уехал счастливый в свой громадный богатый дом, а рабочий с искусственным глазом уже на третий день из клиники исчез. Но что получилось? Правый глаз мистера Бетерсби видел людей и предметы на один лад, а левый — на другой. Зажмурит он левый глаз — все вокруг него точно такое, какое было до операции. Жена — красивая, добрая, дочь по красоте не уступает жене, хоть и поглупей малость, сын — настоящий джентельмен, а что касается дома — так это просто великолепный, богато и со вкусом обставленный дворец.

А зажмурит правый глаз и станет глядеть левым — все наоборот. Дом кажется мрачным, страшный какой-то, с толстыми коврами и портьерами, заглушающими всякий звук, поддерживающими в многочисленных комнатах мертвую тишину. Даже глядя в венецианское зеркало на самого себя, мистер Бетерсби видел не почтенного важного директора фирмы, а настоящего крокодила.

Постепенно он раздвоился: у него появилось две души, два ума — соответственно двум разным глазам. Целый день сидел он, запершись у себя в кабинете, и, зажмуривая попеременно то правый, то левый глаз, старался понять, который из них видит истину. Но из этих усилий ничего не вышло. Мистер Бетерсби мучился как проклятый, потерял двадцать три фунта в весе. Тогда он пригласил одного из лучших философов в Америке.

— Скажите мне, — спросил он его, — какой из двух разных моих глаз видит истину?

— Истину? Да она вообще не существует, — отрубил философ. — Она не для нашего жалкого человеческого ума.

— Но глаза мои показывают мне совсем разное, я не могу так жить! — простонал несчастный.

— Спокойней всего быть совсем без глаз, — ответил философ. — Выберите себе какую-нибудь философскую теорию, например, мою, если она вам по нраву, так сказать, и верьте в нее. А коли и этого не можете, так верьте тому, что пишут в газетах.

И философ ушел, а мистер Бетерсби остался в кабинете моргать то одним, то другим глазом.

На другой день он решил позвать пастора.

— Дитя мое, — сказал пастор, — в Евангелии сказано: «Если твой глаз соблазняет тебя, вырви его. Лучше тебе одного глаза лишиться, чем губить душу свою».

Так разрешил вопрос пастор и ушел. А мистер Бетерсби, у которого не хватало духу расстаться с пересаженным глазом, через два месяца сошел с ума…

Капитан Негро весело рассмеялся анекдоту, который он где-то слышал. Наклонился над ящиком и взял серненка в руки.

— Нам надо окрестить его, а мы не знаем, самец он или самка, — сказал он.

Оказалось, самец. Мы стали спорить, какое дать ему имя, но в конце концов сошлись на том, чтоб назвать его Май — по тому месяцу, когда он родился.

Черный капитан вынул из чемодана перламутровые морские раковинки, сделал из них маленькое ожерелье и повесил его на шею нашему крестнику.

НОЧНАЯ ГОСТЬЯ

На другой день мы занялись устройством загона для серненка. Огородили часть поляны возле сторожки жердями, переплели между ними тонкие ветви, ивовые прутья, поставили дверцу — и готово.

Через два дня Май ночевал в своем новом жилище, вместе с Миссис Стейк и ее козленком. Май успел порядочно окрепнуть. Мог бегать не хуже козленка, хотя был гораздо меньше его. Коза оказалась злая — не давала ему сосать вымя, и нам пришлось кормить серненка из рук. Мы наполняли бутылку парным молоком и всовывали горлышко Маю в рот. Он жадно пил и ходил за нами по пятам, как собачка.

Капитан Негро от всей души привязался к нашему воспитаннику и чувствовал все большую неприязнь к козе.

— Как только Май подрастет, мы ее зарежем. Вместе с козленком. Видеть не могу этих желтых глаз, — говорил он, указывая пальцем на Миссис Стейк, которая мечтательно пережевывала жвачку, изредка пофыркивая и тряся бородой.

Наше «хозяйство» сильно приумножилось. У нас были теперь лошадь, коза, козленок, серненок; куры с петухом, купленные капитаном на соседних каменноугольных шахтах, были и кролики. Они целый день прыгали по лесу. Капитан возлагал на них большие надежды: все ждал, чтоб они народили крольчат.

— Лисица их съест, — решил капитан Негро. — Разве ты не слышишь, как Гектор лает?

Он запер кроликов в конюшню, к лошади, и решил опять ехать в город, купить еще несколько штук, на этот раз одних самок.

— Нынче ночью опять приходила лисица. Взял бы ружье, покараулил бы. Засядь на веранде, пальни — и конец. Она совсем нас разорит, — сказал он однажды вечером.

Я тоже слышал, что Гектор ночью лает. Он спал в конуре, у двери в сторожку. Лай его объяснялся очень просто: на заре совсем близко появлялись серны, лисицы бродили вокруг по лесу, на горе слышались разные звуки. Гектор ненавидел лисиц лютой ненавистью и лаял на них с величайшим ожесточением, но нынче его лай был редкий, неуверенный. Он скорее тявкал и скулил. Я решил на всякий случал следующую ночь покараулить.

После ужина капитан лег, а я взял ружье и спрятался на веранде. Оттуда была очень хорошо видна внутренность загона, где топотал Май и бегал козленок.

Малыши гонялись друг за дружкой в мягком лунном свете. Лошадь паслась внизу, в сумраке еле видная, время от времени позвякивая путами. Месяц лил свой свет на кудрявые верхушки деревьев, придавая затихшему лесу такой вил будто он вылит из темной бронзы. Там и сям в чаще, куда проникал лунный свет, белые стволы буков блестели, как серебряные.

Прошло два часа. Я смотрел на лес, стараясь различить каждую тень на поляне. И вот Гектор тихонько заскулил. Вдоль опушки скользнул силуэт какого-то животного.

Собака продолжала скулить и натягивать цепь. «Пусти, пусти меня!» — как будто говорила она.

Вскоре что-то затопотало. В загон прыгнуло какое-то крупное животное. Миссис Стейк недовольно зафыркала. В лунном свете блеснуло неизвестное существо.

«Волк», — подумал я и вскинул ружье.

В тот же миг Май пересек пространство загона и сунулся под брюхо неизвестного зверя…

Я поспешил опустить ружье. Мне стало ясно, кто посещает нас каждую ночь. Это серна Мирка приходила повидаться с сынком. Значит, она родила только одного серненка, а то никогда не принта бы. Ее брал страх, но материнское сердце преодолело его. Каждую ночь подходила она к сторожке. То приблизится, то отбежит, испугавшись собаки и наших голосов…(И вот наконец решилась.