Ричард Форд - Канада Страница 50

— А-Эр приехал. — Чарли выставил напоказ большие квадратные зубы, ухмыльнувшись так, точно он сообщил мне неприятную новость и очень этому рад. — Пошли. Он хочет тебя видеть.

И повернулся кругом, а я пошел за ним по траве. Мы пересекали пришедшую в упадок улицу, направляясь к трейлеру и ангару, к мужчине в голубой рубашке, разговаривавшему с кем-то, склонившись к окошку блестящего, темно-бордового «бьюика», которого я прежде не видел.

Я воспользовался случаем и осмотрелся вокруг. Это был городок, однако таких я прежде не видел — даже когда отец возил меня и Бернер в резервацию индейцев под Бокс-Элдером, чтобы мы взглянули на их жилища. Здесь по остаткам нескольких улиц были разбросаны немногочисленные серые деревянные дома. Имелись и свидетельства того, что прежде их было больше, — пустые квадраты кирпичных фундаментов, обвалившиеся деревянные надворные постройки, осиротевшие печи и участки открытого грунта, на которых некогда что-то стояло. Пять или шесть уцелевших домов выглядели необитаемыми: распахнутые двери их висели на одной петле, дворы заросли сорной травой. Некоторые лишились крыш, у других крыши были оббиты досками или грубо залатаны, выщербленные трубы обкрошились, веранды просели. Электрические провода были протянуты только к трейлеру, ангару, дому, в котором я спал, и еще одному со свободно пропускавшей дождевую воду дырой на крыше. На ступенях его тыльной веранды маячила, издали наблюдая за нами, крупная женщина в свободном сером платье. Задний двор дома пересекала обвисшая веревка с качавшимися на ней под сухим ветерком белыми простынями и цветным женским бельем.

По шоссе — во всяком случае, выглядело это как мощеная дорога — прогромыхала мимо возвышавшихся напротив элеватора обветшалых коммерческих построек с плоскими крышами (когда-то в них размещались всякого рода торговые заведения) пара больших зерновозов с хлопавшими на ветру тентами. И эти здания выглядели заброшенными: стекол в окнах нет, двери отсутствуют. Людей нигде видно не было. На окраине городка, которую я увидел, переходя улицу, были когда-то посажены, дабы защитить его от ветра, клены и пирамидальные тополя (я знал их по Монтане), ныне уже высохшие. За окраиной тянулись пахотные поля, усеянные тюками соломы, и возвышались бескрылая мельница и терпеливо работавшая штанговая нефтяная качалка. А за ними уходила вдаль земля — не ровная, но холмистая, почти лишенная деревьев. Дальше взгляд упирался в горизонт.

— Ладно, вот он, — по-прежнему во весь голос крикнул Чарли.

Я шел за ним по траве к трейлеру и ангару, у которого замер новый на вид «бьюик». Темный ангар служил, как я теперь увидел, пристанищем для старого джипа с крытым тканью кузовом и низенького одноосного прицепа, в котором лежала груда лопат и некоторое количество гусей, как мне поначалу показалось, — нет, это были всего лишь их деревянные чучела, приманки.

— Еле добудился малыша, — продолжал Чарли. — Избаловали его в Штатах. Боюсь, тут ему не выжить.

Он оглянулся на меня. При дневном свете Чарли выглядел еще страхолюднее: большая шишковатая голова, неестественно узкие плечи, ноги с глядящими в разные стороны коленями, от которых уходили вниз сапоги; черные волосы, по-прежнему скрепленные сзади стразовой пряжкой. Зрелище не из самых привлекательных.

Я засунул руки в карманы, чтобы не позволить себе затенить ладонью глаза. А им было больно. Кузнечики скакали в сорной траве, ползали по земле у моих ног, стрекоча совершенно как гремучие змеи, и это действовало мне на нервы. Крохотные бурые птички порхали среди металлических скульптур, вертушек, волчков. Солнце пекло мне голову и плечи, резало глаза, хотя волоски на моих руках оставались холодными и колючими. На лбу, у самых волос, начал скапливаться пот.

Мужчина, державший на руке с зажатой в ней соломенной шляпой желтовато-коричневый пиджак и говоривший что-то в окошко «бьюика», — я разглядел на пассажирском сиденье женщину, которую рассмешили некие только что ею услышанные слова, — этот мужчина выпрямился и пошел нам навстречу.

— Пришлось уговаривать его вылезти из постели, — по-прежнему громогласно довел до его сведения Чарли. — Это мистер Ремлингер. Можешь называть его «сэром».

Я все же прикрыл глаза ладонью. Солнце сияло прямо за головой мужчины. Я нервничал. Это и был тот, кому предстояло теперь отвечать за меня. Артур Ремлингер.

— Мы ждали тебя, — сказал он. Я поднял взгляд вверх, чтобы увидеть его лицо. Высокий, красивый, с тонкими светлыми волосами, разделенными справа аккуратным пробором, — я отдавал предпочтение левому. Мужчина не улыбался мне, однако выглядел заинтересованным. Я молчал. — Представься же нам, не молчи.

— Делл Парсонс, — сказал я. Произнесенное здесь, имя показалось мне чужим.

Он посмотрел на Чарли Квотерса и наконец улыбнулся.

— «Делл» — это сокращение от какого-то другого имени? Звучит оно непривычно.

— Нет, сэр, — ответил я.

— Ну продолжай, рассказывай, — велел мне Чарли Квотерс.

— Вас ведь должно было двое приехать, верно? — Мужчина подступил поближе ко мне, словно желая получше меня разглядеть. С шеи его свисали на шнурке очки в металлической оправе. Большие костистые кисти рук были ухожены. Похоже, его что-то забавляло.

— Вторая сбежала, прежде чем за ними приехали, — сказал Чарли.

— Очень жаль, — сказал Артур Ремлингер. — Ты выглядишь усталым. Сильно вымотался?

Он начал обмахивать лицо соломенной шляпой.

— Да, сэр, — сказал я.

Он так и не представился. Имя «Артур Ремлингер» как-то не очень шло к его облику. Артур Ремлингер. Такое должен был носить человек постарше.

— И за тобой, как мне рассказали, кто-то охотится.

Он перевел взгляд на Чарли, потом снова на меня. Ему хотелось услышать какие-то подробности, однако я чувствовал себя слишком скованным для того, чтобы вести разговор.

— Не знаю, — сказал я. Теплый ветерок крутил торчавшие из травы серебристые вертушки. Вращаясь, они тихо пощелкивали.

— Из него так просто слова не вытянешь, — сказал Чарли. Он обернулся, чтобы взглянуть на вращающиеся игрушки. Похоже, они наполняли его счастьем.

— Ладно, если здесь появится конная полиция, — произнес Артур Ремлингер, — просто скажи, что ты мой племянник с востока. Они все равно не знают, где находится Торонто. Хочешь, я подберу тебе другое имя, канадское?

— Нет, сэр, — сказал я.

Он улыбнулся, однако улыбка быстро сошла с его лица, — возможно, что-то во мне внушало ему недоверие. Когда Артур Ремлингер улыбался, на подбородке его появлялась ямочка. Кожа у него была гладкая, светлая. И вообще выглядел он необычно.

— Да, собственно, таких и не существует, — сказал он и начал, вглядываясь в мое лицо, покручивать пальцами шляпу, которую так и держал в руке. А затем посмотрел поверх моего плеча на оштукатуренную лачугу, в которой я провел ночь. — Ты уже устроился в своем домике? Вон в том?

Говорил он непривычно для меня, как будто подбирая каждое слово и произнося его отдельно от других.

По моей щеке уже тек пот. Я оглянулся на кошмарную лачугу. За ней поднималась из травы дощатая будка. Я сообразил — это отхожее место. Около будки стоял, помахивая хвостом и глядя на ее дверь, большой белый пес. По обе ее стороны торчали из земли все те же серебристые вертушки, это означало, что и Чарли пользуется ею. Отец вечно рассказывал байки и анекдоты о сортирах. Какая там стоит вонь, как в них приходится таскать телефонный справочник — вместо туалетной бумаги, как никогда не удается запереться в них изнутри. Вот уж не думал, что мне придется пользоваться таким. Возвращаться в лачугу мне ничуть не хотелось.

— Не знаю, — сказал я. — Я бы…

— Можешь переставить там все, как захочешь. Некоторые из тех коробок мои, — сказал Артур Ремлингер, продолжая вертеть в пальцах шляпу. — Найти тебя здесь будет непросто, а в этом и состоит наша цель.

Он потер пятой ладони ухо, большое. Теперь, показалось мне, неудобство испытывал он.

— От этого трейлера до Форт-Ройала, в котором я живу, четыре мили. — Он повернулся, чтобы взглянуть на шоссе. — На восток. Мы подыщем для тебя в отеле какое-нибудь занятие. Тебе приходилось когда-нибудь жить совсем одному?

— Нет, сэр, — ответил я.

— Я так и думал, — сказал он. — Но полагаю, поработать тебе уже довелось.

— Нет, сэр.

Я не знал, что известно обо мне Артуру Ремлингеру, однако думал, что почти все, — хотя, возможно, о моем увлечении шахматами и пчелами он не ведал, как и о том, что я никогда ни за какую работу не брался, потому что моя мать не желала этого по каким-то своим причинам.

— Ты чувствуешь себя чужим здесь? — Судя по лицу Ремлингера, это пришло ему в голову только что. Лоб его пошел складками.

Я никогда не встречал людей, подобных ему. Милдред сказала, что ее брату тридцать восемь лет, а между тем у него было приятное молодое лицо. И в то же самое время он казался человеком пожившим, это впечатление создавала хотя бы его одежда. Я привык к людям, в которых все было сообразно, — он этим свойством не обладал.