Владимир Мальцев - О том, что сильнее нас Страница 51

Конец августа. Лес. А вон там — вырубка светится. Ну-ка, ну-ка, где здесь малина? А то, кстати, и бидон имеется. Так… По центру крупных кустов нет, вырубка сравнительно недавняя, не успела вырасти… Периметр. Отдельные кустики есть, но — непромышленные, разве что в рот пособирать. И мокреть кругом, не просохло ещё после суточной хмари. Ладно, если собирать исключительно в рот — можно и на середину пойти, столько-то и там на мелких кустиках найдётся, зато суше и приятней.

Интересно… Практически совсем малины нет. Зато откуда ни возьмись — земляничина, другая… И крупные-то какие — с фалангу пальца, длинненькие, темноватые. Сразу и не углядеть в ботве. Горсть, другая… Ёлки-палки, да её тут и собирать можно!

Никогда не любил собирать землянику. Мелкая она, и мало её. К тому же — за каждой ягодкой приходится лазить отдельно. То есть, если в пасть накидать, оно всегда и с удовольствием немалым, но в тару складывать — нет, спасибо. Пару раз пробовал, по стаканчику за час наскрёб, курам на смех. Не зря ведь тот же Солоухин пишет, что земляника — ягода штучная, ходят за ней не с ведром, не с бидоном, а с кружечкой или лукошком.

Врёт, между прочим. В этих краях землянику собирают именно вёдрами, нас даже предлагали на такие вырубки сводить, — но всё это как-то по предыдущим опытам ассоциировалось с тяжелейшей работой, никак не совместимой с приятными отдыхательными вылазками. То есть, представить себе теоретическую возможность сбора ведра земляники было можно, но при одной мысли о том, что это ведь и собрать нужно, возникал необоримый ужас.

Но вырубка, на которую нас занесло сейчас, — опровергала все представления о том, какой земляника бывает, а какой нет. На каждом торчком стоящем стебле с уже пожухшей и отвисшей ботвой — от пятка до десятка ягод, отваливающихся при прикосновении. Одно движение руки — и горсть. Не прошло и получаса — бидон полон. Дальше — уже по традиции. Обе руки скребут и в рот горстями мечут. Пожалуй, даже садовой земляники никогда не доводилось есть в таком количестве — до горла, так что еле встать потом. Азарт, однако.

Но вот откуда земляника-то взялась? Ранняя ведь ягода-то, а здесь конец августа, малина вон уже отходит… Чертовщина какая-то. Может быть, вид какой-нибудь другой? Хотя нет, вкус обычный. Когда другой — вон в Цхалтубо как-то вышел в горы, там тоже что-то типа крупной земляники росло, так она совсем деревянная и безвкусная. Второй урожай? Говорят, бывает. Хотя год обычный, никаких погодных аномалий… Главное — на следующий год обязательно укараулить. Теперь, понимая, что сие возможно не только в теории, — ну очень хочется поглядеть живьём на ведро земляники.

Ха-ха. Больше никто из нас никогда не видел августовского вала земляники. Ни на этой вырубке, ни на других.

* * *

Между прочим, забавно. На Юге природа меняется очень медленно, а вот чем севернее, тем стремительнее. Казалось бы, всё совершенно ясно — просто растительность пытается как можно лучше воспользоваться коротким летом. Но эффектно — донельзя. Моргнуть не успеваешь. Проходит две недели — и там, где не то что лодка — плот свободно шёл, поднимается куга в рост, так что приходится брать мачете и просеку вдоль фарватера рубить, как в джунглях. То вот, как сейчас, цвет громадных полей и лугов меняется, словно калейдоскоп перетряхнули. Перед отъездом смотрим — здесь зелёное, овёс поднимается, за предыдущим перегибом рельефа было белое, под паром стоящее, всё в ромашках, за этим — синее начинается, льняное, за ним будет красное, кипрейное, на месте заброшенной деревни. А сюда ехали — синее было ещё зелёным, а белое — жёлтым, от сурепки.

* * *

Ладно, поплыли дальше. Река — просто аквариум. Течение куда-то рассосалось, камни исчезли, висящие на них космы тины сменились травоподобными водорослями, редкими пучками и отдельными травинками растущими с песчаного дна. Плотвичка стоит, другая, вон целая стая… Отмель, песчаная проплешина — и сразу густое стадо пескарей, деловито жующих всякую мелкую ерунду. Пескарь, между прочим, именно этим резко отличается от всех от других донных рыбёшек. Его никогда нельзя увидеть на ровном дне в вольном поиске — когда голодный, всегда занимает именно ту позицию, где еду приносит прямо в рот и где за ней не надо гоняться. То есть — гладкие, без водорослей и завихрений, выкаты из ям и стремнин. Можно проплыть километр и не увидеть ни одного, но как только такое место — всё дно состоит из сплошной шевелящейся массы пескарей.

Русло становится широченным, река идёт десятком проток, стариц, болотин — собственно, потому и мелко. Где коренной берег — не видно, а вокруг — острова, острова… И с каждого густо свисают до воды ветви деревьев, заплетённые хмелем до состояния монолита, да даже если и удастся вылезти — там такая крапива! И тоже сплетённая в монолит, но уже вьюнками. Окрестности стариц и мелкие островки — чуть ли не единственные в дикой природе места, которые крапива, вообще-то тянущаяся к человеку, не просто любит — обожает. Хотя скоро пейзаж сей должен закончиться, дальше пойдут омута. Когда я здесь по весне сплавлялся высокой водой — вся зона островов проскочила на удивление быстро. Правда, субъективно быстро — возможности смотреть на часы не было никакой. Вроде и нет крупных камней, но уклон русла такой, что по весенней воде тут один за одним стояки по полметра высотой торчали. И вертящуюся надувную одноместку швыряло так, что не только о времени — обо всём забыть можно. Главная хохма, правда, была даже не в стояках, а в том, что главная струя не выделялась никак, и через каждые два десятка метров вставал вопрос, в какую протоку сворачивать. Так как реально проходимыми в подобных местах являются не более половины проток, а остальные либо сужаются, либо, что ещё хуже, упираются в заломы. Впрочем, в водопады порой тоже. А решение нужно принимать мгновенно — вон показалась развилка, и сразу же надо усиленно лопатить воду, потому что, если пронесёт вблизи берега, там, где главная струя, — не избежать впиливания вон в те нависающие кусты.

Сейчас, летом, и не узнать тех проток, развилок и кустов — сплошной мелкий перекат и кажущийся лесным монолитом берег. Но вода — интереснее. Пять паршивых сантиметров глубины, камешки торчат, а под каждым вторым кто-то живёт. То бычок-подкаменщик, то голец, то налим, то щиповка. Ковырнуть камень — начинает искать новое убежище, как правило — под сапогом. Ладонь подставить — под ладонь залезет. А чуть ямка на пятнадцать сантиметров — стайка гольянов, да такая плотная — дна не видно. Хариус-недомерок — уже с запросами. То есть — стоит на такой же мели, но обязательно имея за кормой ямку поглубже. Зачем — непонятно. Ни разу не видел, чтобы он в эту ямку скатывался, очень даже наоборот — если пугнуть, так он по самой мели вверх наискосок дует. И — солнце. Не в небе. В воде. Изумительной прозрачности вода, вкупе с жёлтыми кремнями переката, никакой тиной не обросшими, даёт поразительный эффект. Вся река просто напоена солнечными лучами. Дно, сама вода — всё отливает чистейшим золотом. Добавить ярчайшие блики на бурливых струйках — и «оправа» из пронзительной зелени береговой травы с разноцветными вкраплениями цветов, седого мха на свисающих ветвях столетних плакучих ив встаёт на место, превращая реку в совершеннейшее ювелирное изделие в восточном стиле. Типа того, в котором перемешаны золото и серебро, бирюза и рубины, цветная эмаль — но оно смотрится варварской мешаниной лишь в несоответствующем интерьере.

Главные омута пошли, глубина метра три, если не четыре, на дне каждая песчинка, каждая травинка даже не как на ладони — как под лупой! Глиняный обрывчик, а под ним три яруса рачьих нор. Камень на дне, ещё один… Из-за поворота говорок бурунов на перекате. Подходим, пожалуй. Собственно, мы уже пару километров как вышли на круг почёта с центром в автобусной остановке, проблема исключительно в пристани. Где холм прямо к берегу подойдёт — там и стариц с болотами не будет, да и почти сразу на вершине, за узенькой полосой леса, поля пойдут с дорогами, хотя, впрочем, какая-то часть дорог и прямо к берегу спускается. А камни — прямой признак холма. Там, где с обоих берегов болотистая низина, они песочком затянуты. А вон и характерные, совсем крупные, камни под берегом — кажется, около них в прошлый раз и чалились, и как раз дорожка тракторная рядом случилась, на ней и рюкзаки паковать удобно. Отдать якоря!

* * *

Осталось галопом по лесам и по лугам до автобуса, тряской и лязгающей россинантовской рысью в разваливающемся на ходу автобусе печального облика, вот не любят наши механизмы булыжных мостовых, которые здесь ещё при Екатерине проложили, — и вот. наконец, вокзал в Торжке.

Русский базар времён перестройки. Воплощённая мечта всех и вся. Например, Некрасова. Как бишь там: «…а Пушкина и Гоголя с базара понесёт». Вот-вот. Несут. И на прилавках стоят. Кетчуп чили «А.С.Пушкин», даже с портретом, и кетчуп чесночный «Н.В.Гоголь», тоже с портретом. Производства некоего загадочного МЗОК. Опять же — сигареты сплошь американские… Как вспомню, как за ними гонялись, будучи школьниками и студентами. Ух! Кстати, по аналогии. Недавно довелось мотаться по пещерам Нью-Мексико в США, и такая вот зарисовочка. Провинциальный городишко Карлсбад, в который мы заехали поужинать в ресторане. Поужинали, идём к выходу. За столиком сидит Билл из одной американской биоспелеологической команды, виделись в стационаре заповедника, — и с ним две девицы молодые и симпатичные. Ну, задержались, пяток минут потрепались, выходим на автостоянку. И тут нас рысью догоняют обе Билловых девицы и, задыхаясь от бега и азарта, перебивая друг дружку, выкладывают: «Простите, а Билл правду сказал, что у Вас есть с собой? Настоящие! Крепкие!! РУССКИЕ!!! СИГАРЕТЫ???» Такой вот выворот получается.