Алексей Егоренков - Земля точка небо Страница 62

— Обвиняется — ведущая и психолог Элиза Фрейд! — и опустил глаза, читая по бумаге. — Мы, молодежь и будущее Родины, порицаем: за вульгарный внешний вид и образ жизни… И опять Лиза не слушала. Ей хотелось извернуться и заглянуть в глаза этим двоим, меховой румяной девице и выпускнику года, увидеть стыд или хотя бы насмешку. Разглядеть неловкость или сарказм. Весь этот детский сад — ведь это просто не могло быть на полном серьезе.

Если бы Лиза сидела в зале, а не за партой в углу, она сползала бы под кресло, давясь от хохота. Нет, правда же. Разглядеть бы их лица, хоть на секунду. Но глаза девицы скрылись под опущенным козырьком, а паренек лишь долдонил, читая новые и новые обвинения.

— Разжигание межнациональной розни по отношению к русскому народу… Насаждение ксенофобии в адрес православной церкви… Лиза откинулась на скрипучем подвижном стуле и прикрыла глаза.

Вдруг ее навестило смутное, очень туманное воспоминание, откуда-то из школьных времен, из младших классов. Тоже актовый зал. Круг Позора. Звонкая пионервожатая, в руках малиновый скоросшиватель. «За неуспеваемость и хулиганство…» Эхо разносит фамилии, и круглые стриженые затылки один за другим бредут на сцену. В зале молчат. Как будто старый неприятный сон. «Бедные мальчики», — подумала Лиза. Зачем ты их сюда тащила? «Для поддержки». В чем? Перед кем? Она приоткрыла веки и скосила глаза на Макса. Тот сидел прямо и непрерывно ерзал взад и вперед, рискуя доломать скрипучий ветхий стул. Он ждал чего-то. Наверняка — когда всё это закончится. Девица с пареньком спустились в зал. На сцену поднялась уже знакомая худая школьница. Она изо всех сил тянула шею, стараясь докричаться в микрофон. Она читала стихи.

— Враг президента, враг народа. Иерихонская блудница… Кто-то длинный вынес девочке ведро гладиолусов. Она засмущалась и начала заново. Рядом кто-то негромко хрюкнул. Лиза глянула вправо и встретилась глазами с Димкой. Он тоже оказался на взводе, но совсем по-другому. Дима хихикал и грыз кулак. Он шел пятнами от возбуждения, и его короткие волосы сверкали искорками от пота. Когда Лиза посмотрела в его сторону, Дима склонился к ней и громко зашептал:

— Не волнуйся! Не… Всё будет классно!

— В чем дело? — беззвучно спросила Лиза.

— Ни в чем, я просто придумал… там, одну вещь. Не переживай.

Всё будет хорошо. В конечном итоге, — и затрясся, глотая смех. Маленькая школьница прочла стих, взвалила на себя гладиолусы и осторожно побрела в зал. Публика спохватилась и захлопала ей вдогонку. «Верх безумия», — подумала Лиза. Нет. То есть, низ безумия. Самое дно. На сцену опять поднялась девушка со щеками и воротником.

— Еще раз поблагодарим… — она глянула в бумаги. — …Тёмную Ярость за ее выступление, А теперь — патриотическая десятиминутка, ребята, не расходитесь, пожалуйста. Сейчас вам раздадут памятные флажки и буклеты, и после этого мы продолжим! Она повернулась к Лизе и пробормотала:

— Готовьтесь, хорошо? Мы сейчас будем транслировать ваши извинения, для телевидения. Лиза открыла рот, но девица уже смотрела вдаль. Парень в костюме галопом пронесся мимо и оставил перед Лизой два малиновых буклета.

Кто-то тронул ее за локоть. Это был Максим. Он наклонился и оглушительно прошептал на ухо:

— Десять тысяч, — и затолкал в руку Лизы твердый бумажный квадратик.

— Что? Не пойму.

— Тебе просили передать. Десять тысяч долларов, если ты прочтешь этот ответ. Можно своими словами.

— Кто просил? — она развернула бумагу. Обычный принтерный листок, вверху две строчки текста.

— Сама знаешь, — Макс подобрал буклет и уставился в него. «Я полностью отрицаю ваши пустые инсинуации», — прочла Лиза. — «Да, я знаменита, молода… гм… красива и развратна, и останусь такой несмотря на всё. Увидимся в обычное время на „Мега-44 м“!» Вот как, значит. Лиза подняла глаза и немедленно увидела знакомое лицо. Бергалиева сидела в небольшой ветхой ложе, среди кабелей и аппаратуры, и наблюдала за ней так же пристально, как Лиза смотрела в зал.

Директриса ждала реакции. «Откуда ты взялась», — растерянно подумала Лиза. Она повернулась к Максиму, стараясь не потревожить хрупкий стул.

— Я не стану читать это дерьмо. Макс ухмыльнулся, не поднимая глаз от буклета.

— Это еще не худший вариант. Ты бы видела, что Члеянц изначально придумал. А у тебя — это примерно десятая редакция.

— Не нужно меня уговаривать, — Лиза нахмурилась. — Я не стану. В зале стоял гомон, но Бергалиева наверняка разобрала всё по невербальной части.

— И я не стал бы, — легко согласился Макс.

— Спасибо.

— Не за что. Кстати, я только что потерял работу. Лиза втянула носом пыльный воздух и едва не чихнула.

— Вот так ты, да?

— Как? Что тебе не нравится? Или ты считаешь, я не на твоей стороне? Или я мало ради тебя сделал?

— Я именно об этом. Именно. Ты заламываешь мне руки. Максим открыл рот, но Лиза не дала ему заговорить.

— Уйди, — сказала она, шмыгая носом. — Встань и уйди, я не хочу тебя видеть. Вдруг Лиза поняла, что в зале тихо. Снова начался эфир, и все камеры смотрели в ее лицо, и время шло, и вокруг не раздавалось ни звука, только один раз в гулкой тишине истерично хихикнул Макс.

— И-и… — девица поднялась на сцену, шурша бумагами. — Попросим обвиняемую встать. Но встал кто-то другой. Позади с грохотом повалился стул. Дима побрел к микрофону, скрипя немытым паркетом, и девушка с воротником растерянно потеснилась.

— Раз, раз… — пробормотал Дима, не глядя в зал. Он порылся в заднем кармане, вытащил мятую бумагу и принялся читать, близоруко водя носом от строчки к строчке. Он совсем не годился в ораторы. Голос Димы то звучал оглушительно, то пропадал вовсе. Дима неправильно ставил ударения и вещал о чем-то совсем неинтересном и скучном: какие-то фамилии, порой даже знакомые. Какие-то должности и регалии. Города и страны, часто уж вовсе экзотические. И национальности. Лиза понятия не имела, что это значит. И не только она. Меховая девица хлопала глазами и жевала губы. Хмурые дети ерзали на сиденьях и переминались между рядами. Даже люди с телевидения растерянно вертели головами, не зная, куда направить объективы. На сцену поднялся охранник в черных кожаных ботинках. Он сделал несколько тяжелых шагов, но остановился, когда одна из телекамер повернулась ему навстречу. У его пояса болталась расстегнутая кобура, и охранник стоял неподвижно, шевеля только челюстью.

— Да, подержите его, мне быстро, — сказал Дима, прервавшись на середине чьей-то значимой фамилии. — Вот, я составлял этот список еще давно, когда искал материалы. Так мне тогда казалось: такая классная идея, показать, сколько тут собралось народу из разных городов и стран, и все чего-то добились, и всё такое. Девица что-то заговорила у него за спиной, но микрофон был далеко, и ее не услышали.

— Я тогда только недавно приехал в Москву, и чуть не уехал обратно, потому что ничего и никого здесь не знал, — сообщил Дима, опустив мятый листок. — А теперь я хочу уехать, потому что всё знаю.

И мне противно быть здесь, рядом с такими, как вы.

— СТОП! — рявкнул мегафон, и гомон публики улегся, не успев разрастись. Головы поворачивались одна за другой, и кепки в зале сменялись бритыми затылками.

— Рекламу! — Бергалиева взобралась на какой-то осветительный ящик. Она махнула рукой, и Лиза увидела, как между рядами одна за другой гаснут камеры. Директриса развернула мегафон в лицо меховой ведущей.

— Заканчивайте, освобождаем зал. Представление окончено. Но в зале, к счастью, были не только люди Бергалиевой. И не только суровые дети. Здесь и там по-прежнему чернели объективы. И не только с государственного. Отовсюду. Раз, два… пять крупных видеокамер, — сосчитала Лиза, едва дыша от беззаботного злорадства.

— Катька! — сказала она Максу, который вился у ее уха. — Это Катькины. И не только. Штук десять любительских мыльниц. И даже насупленные юноши кое-где снимали их на свои бюджетные телефоны.

— Бергалиева Тамара Владимировна, — пробубнил со всех сторон голос Димы, и публика снова притихла. Охранники прекратили осаждать журналистов. Активные избиратели опять уставились на сцену. Они слушали и ждали.

— Исполнительный директор, студия «Мега-44», — читал Дима. — Член совета директоров сети вещания… кабельной сети вещания «Мега-44й» Место рождения — Узбекистан. Отец…

— Заткни ЕБАЛО! Все лица повернулись к Бергалиевой. Все уцелевшие камеры теперь были направлены ей в лицо, и директор беспомощно косилась по сторонам, переводя взгляд с одной на другую, и вдруг публика взорвалась. Свист и ор. Вопли и аплодисменты. Хмурые дети больше не казались недовольными. Они веселились как школьники, перед которыми опозорилась нелюбимая директриса. Когда Лиза покинула ненавистную сцену и двинулась прочь, ее охрана уже была отозвана. Бергалиева тоже пропала, и черт с ней.