Анатолий Иванов - Повитель Страница 75

К счастью, во время падения Петр не выпустил топора, который ударился лезвием в трясину, прорубил ее и зацепился под жидкой грязью за корень дерева. Петр напряг все силы, обеими руками держась за топорище, подтянулся вперед. Потом схватился за ветки кустарника, росшего вокруг осин, выполз на твердое место. Один сапог остался в трясине.

С того момента, когда Петр оступился и упал, прошло несколько секунд. А Григорию казалось, что Петька барахтается в трясине уже целый час. В голове его что-то гудело, билось, но мыслей не было. Но когда Петр вылез, Григорий с надеждой подумал: «Может, не конец еще».

Способность соображать вернулась к Григорию, он выплюнул ржавую воду и прохрипел, вытягивая шею:

— Руби крайнюю… Скорей, сынок… Старайся пониже…

Через минуту осина, подрубленная Петром, бесшумно упала. Верхушками она накрыла Григория, оцарапала в кровь ему лицо. Но он не ощущал теперь ни боли, ни холода. Ухватился за корявые, скользкие ветви и радостно засмеялся.

Выбравшись из трясины, Григорий долго лежал вниз лицом на примятой траве, глубоко дышал. С него стекала жидкая вонючая грязь.

Наконец пошевелился, сел, стал смотреть на то место, которое чуть не стало его могилой. Оно по прежнему ласково и безобидно зеленело.

— Поохотился… Тьфу, черт!

— Я же говорил, — подал голос Петр.

— Да ведь я здесь часто ходил — ничего. За время дождей расквасило. Кабы не ружье — крышка. На него опирался. Ну, пойдем к костру, продрог я.

С мыска переправлялись на твердую землю, кидая под ноги осиновые ветви. В руках держали на всякий случай по длинной жерди. Тонкие ветви хлюпали по воде, прогибались, но выдержали.

Костер, разложенный Петром полчаса назад, чуть-чуть курился. Только разожгли его, стал опять накрапывать дождь.

— Лихорадку схватишь еще. Пойдем, что ли, домой. Там отогреемся.

— Пойдем, — коротко отозвался Петр.

Всю дорогу шли под мелким дождем — впереди Петр, за ним отец. Петр нес в руках сапог. Второй сапог и ружье остались в болоте.

Вечером Анисья молча стирала пропахшую болотной гнилью одежду мужа и сына.

В течение недели никто — ни Петр, ни Анисья — даже словом не обмолвились о происшедшем. Жили так, будто и не случилось ничего, будто не был он, Григорий, на волосок от смерти.

На восьмой или девятый день Григорий не выдержал:

— Эх, вы!.. Утони я — обрадовались бы…

— Господи, что говоришь-то ты, — промолвила Анисья, покачав головой.

А Петр промолчал. Григорий медленно подошел к нему, наклонился и заглянул в глаза.

— Так какого черта лез тогда ко мне по болоту?! — Григорий сильно встряхнул Петра за плечи. — Ведь захлебнулся бы сам в трясине!

— А ты что, не полез, если бы тонул… кто-нибудь? — спросил, в свою очередь, Петр. В глазах его было только удивление.

Григорий отмахнулся, неслышно отошел прочь, медленно и изумленно повторяя несколько раз: «Кто-нибудь… Ага, кто-нибудь…»

И с новой силой ощутил: нет у него сына.

А следующей весной, когда Петр сдал экзамены за девятый класс, отец, покалывая его глазами, спросил:

— Кончил учебу?

— Раз приехал домой, значит, кончил.

Григорий подергал себя за ус, точно пробуя, крепко ли он держится.

— Вот что, Петро… Ты уже мужик вроде, а?

Петр промолчал. Отец усмехнулся и продолжал:

— Я думаю — хватит тебе на батькиной шее сидеть. Работать надо. Как ты думаешь?

— Думаю десятилетку кончить.

— Ну, ученьем сыт не будешь… Курсы трактористов нынче зимой в МТС открываются. Понял?

Петр не только понял, он давно знал, что спорить с отцом бесполезно, и несмело подал голос:

— Лучше уж на шофера тогда… — Хотел добавить: «Как Витька Туманов», — но побоялся.

— Дурак. На тракторе больше заработаешь, — бросил Григорий. Он посидел немного, хлопнул ладонью по столу, застланному клеенкой, и проговорил: — Решено.

Петр поднял было на него глаза, но отец не дал ему возможности возразить.

— Ну, ну, что? Договоренность уже есть с директором МТС, место для тебя оставлено. Лето погуляй — и хватит. Нечего тебе баклуши бить. Ступай.

Вечером того же дня Петр рассказал Витьке о решении отца.

— Ну а ты что? — поинтересовался Туманов.

— Что же мне делать? Поеду, — вздохнул Петр.

Витька внимательно посмотрел на него. Петр поднял голову:

— Ты чего?

— Какой-то ты… пришибленный, — сказал Витька.

— Как это?

— Да так… — И пояснил: — Вялый какой-то, будто сроду не высыпался. Я давно советовал тебе — вступай в комсомол. Мы разбудили бы тебя, встряхнули.

— Э-э, не до комсомола мне… Отец и так… А тут бы…

— Ну, как знаешь, — холодно ответил Виктор. — Что ж, может, работа на пользу пойдет тебе. Людей увидишь и… окрепнешь, в общем!

Осенью Витька уехал учиться в десятый класс. Петр с завистью проводил его. До самых снегов не знал, куда деть себя с тоски. Теперь он с нетерпением ждал курсов трактористов. Но их открытие задерживалось.

— Чего ходишь, как сонный, из угла в угол? — спросил как-то отец.

— Тут не уснешь, сдохнешь с тоски. Где они, твои курсы? Пойду хоть сено возить на ферму.

— Сиди, без тебя навозят, — грубо отрезал отец.

Только перед самой весной Петр наконец уехал на курсы.

4

Однажды, придя к кузнице, где ремонтировали к весне бороны, брички и всякий инвентарь, Бородин увидел там Ракитина.

— Что, нажаловался в райком? — спросил он, присаживаясь на снятый с колес и опрокинутый ящик брички-бестарки. — Чего вообще лезешь куда не надо? Что тебе вот на кузне понадобилось?

— Проверяю, как ремонтируют брички, бороны к весне, — спокойно ответил Ракитин. — По правилу — тебе бы проверять-то надо как председателю. А ты… — И, видя, что Бородин собирается что-то сказать, чуть повысил голос: — Ну, вот что! Если опять сейчас за старое примешься — Ракитин, мол, на мое место метит, — то зря. Не поможет уже! Понятно?

В голосе Тихона прозвучали металлические нотки. Бородин удивленно и неожиданно для самого себя спросил:

— Гм… Это почему?

— И вообще, — продолжал Ракитин, оставив его вопрос без ответа, — давай-ка поворачивай в другую сторону, занимайся как следует делами, раз ты председатель пока…

— Вот как! Пока?! — тихо и насмешливо произнес Бородин.

— Вот именно, пока, — повторил Ракитин. — Мы своевольничать тебе в колхозе не дадим теперь. Запомни.

— Кто это — мы? — воскликнул Бородин, вскакивая. — Не много ли берешь на себя?

Но Ракитин, не обращая больше внимания на Бородина, пошел прочь. Вместо Тихона Бородину ответил кузнец Степан Алабугин:

— Мы — это колхозники.

— Чего, чего?! — обернулся Бородин в широкие, настежь открытые двери кузницы.

Алабугин в прожженном ватнике отер пот с широкого, лоснящегося лица, насмешливо проговорил:

— Вот тебе и чего…

И опустил с плеча на наковальню тяжелую кувалду. Из-под кувалды во все стороны брызнули искры.

«Мы — это колхозники!» Бородин вспоминал слова бывшего своего работника теперь каждый раз, когда встречался с Тихоном. Да, колхоз — не только Бутылкин, Тушков, Амонжолов. Это и Ракитин, и Туманов, и Алабугин, и Евдокия Веселова, и Марья Безрукова, и многие другие.

Весна для Бородина началась необычно.

Как-то недели через две, после того как сын уехал на курсы трактористов, Григорий сидел дома, поглаживая лежащую у него на коленях собачью морду. Неожиданно из конторы прибежал запыхавшийся счетовод.

— Там… в конторе… из района приехали, — сказал он, размахивая руками, будто это помогало ему извлекать из глотки слова. — Тебя требуют…

— Скажи приезжему, чтоб ко мне шел, — ответил Бородин счетоводу, не вставая с места. — Что он, не знает, где председатель живет? Анисья! Сообрази-ка насчет обеда…

Счетовод опять замахал руками:

— Отправляли его к тебе, не идет. Вскипел только: «Я разве в гости к председателю приехал!» Партийный секретарь, шепнул мне Ракитин. По фамилии Семенов.

Если бы земля разверзлась перед Григорием, он так не испугался бы, как при упоминании этой фамилии. Сделавшись белее стенки, Григорий пошевелил губами. Однако звуков не последовало. Никита на всякий случай шагнул к двери, проговорил:

— Н-ну… Чего это ты? Приехал — так что? Уедет…

— Врешь! — как-то с присвистом выдавил Григорий, сжимая кулаки, — Врешь ведь, а? Придумал?

— С чего это я бы? — не спуская глаз с Бородина, промолвил счетовод, отступая еще на шаг. — Я скажу — сейчас будешь, а?

Григорий не отвечал. Счетовод, сочтя благоразумным не задавать больше вопросов, вышел.

Семенов… С давних-давних пор, пожалуй, с тех времен, как снова увидел он во дворе веселовского дома сбежавшего из Локтей ссыльного, Григорий стал испытывать при мысли о нем какой-то страх. С Семеновым Григорий не встречался, если не считать того случая, когда неожиданно столкнулся с ним ночью в переулке возле дома Андрея, никогда не разговаривал, но боялся и ненавидел почему-то больше, чем самого Веселова. Сначала страх этот был безотчетный, необъяснимый. А потом все яснее и яснее начал понимать Бородин, что не было бы на свете таких, как Семенов, нечего бы ему, Григорию, бояться всяких там Веселовых, Ракитиных, Тумановых.