Магда Сабо - Старомодная история Страница 77

Купецкая дочь никогда не ждала от Мелинды ничего хорошего и всю жизнь так и прожила с подозрением, что Мелинда — адская машина, которая в любой момент может взорваться; она не застала, к своему счастью, день, когда ей пришлось бы узнать, что Гизелла Яблонцаи отбила у Ленке Яблонцаи мужа. Илона и Маргит наводили на купецкую дочь скуку: их судьба поставлена на надежные рельсы; Кальман долго играл ее чувствами, но теперь Юниор не пробуждал в ее душе даже сожаления, он стал ей почти безразличен. Она больше не тревожилась о нем и, как когда-то сына, а еще раньше — Сениора, начала, гордясь и восхищаясь, обожать Ленке. Юниор сколько угодно мог умолять ее, в стихах и в прозе, сжалиться над его дочерью, маленькой Кларой, проявить к ней сострадание — сам он, естественно, не способен был о ней заботиться: соглашение, заключенное между купецкой дочерью и Эммой, разбило его надежды на развод, — на него никто не обращал внимания, кроме Мелинды, а та, не имея за душой ни гроша собственных денег, в бессилии смотрела, как мечется Юниор. Купецкая дочь просто расцвела в эти годы, ее атрофировавшиеся было чувства обрели силу, у нее вновь появился смысл жизни — Ленке.

На балу у Бартоков дипломированной учительнице, госпоже Ленке Яблонцаи, посылают целых пять букетов; матушку интересует лишь один, самый скромный, из нескольких оранжерейных фиалок. Ленке Яблонцаи до самой смерти свято верила, что лиловые цветочки содержали какое-то тайное послание, ей даже в голову не приходило, насколько этот крошечный букетик стоил дешевле пышных оранжерейных чудес, полученных ею от Белы Майтени, или от Золтана Салаи, или от Пишты Озори: Йожеф не любил зря сорить деньгами. Бал состоялся у Бартоков в саду; на уксусных деревьях, на кустах — всюду лампионы, под лампионами танцует Ленке Яблонцаи, танцует Белла Барток — Маргит Барток не танцует, не танцует и Илона Барток. Илоне Барток, молодой матери, танцевать уже не приличествует, Маргит же — нельзя, она лишь делает наброски портретов гостей, навсегда отделенная невидимой стеной от остальных, здоровых. Специально к этому вечеру Агоштон Барток, очень гордый за свою дипломированную дочь, заказал в типографии господина Давидхази расписания танцев в виде блокнотиков; Ленке Яблонцаи так упоена танцами, что не замечает: ее блокнотик где-то потерялся. Когда блокнотик находится и попадает к ней, она обнаруживает, что кто-то крохотными буквами написал в нем стихотворение, как в маленький альбом. Йожеф берется расследовать, кто это сделал, и выясняет: преступник — узкогрудый, болезненный Майтени, который учился в торговой академии где-то в Северной Венгрии и которому отец, директор паровой мельницы «Иштван», купит вскоре магазин. «Sie sind fein, mein Herz ist rein, soil niemand drinn wohnen, nur Lenke allein»[141] — читает матушка послание слабогрудого Майтени, находя его довольно дерзким. Белла на следующий день записывает в дневнике: «Боюсь, что у меня на балу состоялось обручение Ленке и Йожефа, так как Й., заметив, что М. написал какой-то стишок в блокнотик Ленке, вырвал листок и растоптал его. Счастье еще, что М. этого не видел, я быстро наступила на листок и ногой потихоньку затолкала его в кусты, бог миловал, обошлось без скандала и дуэли».

Белла оказалась плохой провидицей; помолвка Ленке Яблонцаи состоялась тремя годами позже, в 1905 году, и совсем не с Йожефом. Но кто мог предполагать это в тот вечер или хотя бы в последующие месяцы: Йожеф улыбается, всюду следует за матушкой, они влюблены друг в друга до безумия. Однако дело не продвигается, и Мария. Риккль решает помочь Ленке достичь цели. План операции она обсуждает не с Мелиндой, а с матерью Беллы, та рада возможности участвовать в решении столь приятной задачи, как устройство судьбы Ленке.

Между 1902 и 1907 годами (в 1907 году Ленке Яблонцаи выйдет замуж), когда властители Европы своей бездарнейшей национальной и отданной на откуп продажным чиновникам внутренней политикой ускоряют приближение мирового катаклизма; когда в одном лишь Будапеште насчитывается сорок тысяч человек, лишенных хлеба, лишенных работы; когда не желающие умирать с голода крестьяне бегут в Америку; когда, что ни день, все очевиднее становится, что соглашение с австрийцами — нонсенс; когда король, будучи в Хлопине, в приказе по армии, а премьер-министр Кербер в австрийском парламенте дают венгерской нации пощечину, называя ее «племенем»; когда «Янко Боршсем» в помещенной на его страницах карикатуре изображает одновременно два завоевания родины: тут Арпад во главе своих богатырей, пройдя Вересковый перевал, вступает в Дунайскую низменность, а там оборванные крестьяне садятся на пароход, увозящий их в эмиграцию; когда бастуют железнодорожники; когда в парламенте освистывают депутата, представителя одного из национальных меньшинств, дерзнувшего выступить на своем родном языке; когда правительство создает корпус телохранителей для собственной охраны, чтобы держать в узде оппозицию, а король великодушно содействует перевозке на родину праха Ракоци: пускай внимание общественности будет приковано к какому-нибудь эффектному, выжимающему слезы, не слишком дорогостоящему предприятию, которое всем бы понравилось и в то же время обошлось бы дешевле, чем возложенное на Венгрию строительство Кейнской железной дороги, помогая забыть и поднятую квоту, и отвергнутый проект независимой таможенной территории, — в это время в доме на улице Кишмештер и в доме Бартоков будущее Ленке Яблонцаи становится едва ли не главной проблемой.

В тот период, когда в общественной жизни Венгрии множатся факты жестокости, глупости, насилия, коррупции, которые украсили бы любую драму абсурда; когда на горизонте уже вырисовывается профиль Тисы,[142] комитаты не хотят выплачивать налоги, в Государственном собрании противники не просто поливают друг друга грязью, но чуть не разносят зал; когда требование предоставить право на всеобщее тайное голосование, словно привидение в старинном доме, то и дело появляется, чтобы затем вновь исчезнуть; когда всемилостивейший король, проявивший столь трогательную заботу о прахе Ракоци, просто разгоняет Государственное собрание, для надежности держа под рукой первый гонведский пехотный полк и королевского комиссара Нири, — дебаты развертываются и в «парламенте» дома Бартоков. В то время как страна неудержимо катится в пропасть мировой войны, Илонка Барток, Маргит Барток, Мария Риккль и Берта Томаноци, мать Беллы, разрабатывают стратегический план, направленный на то, чтобы заставить Йожефа заговорить. В операцию в качестве союзника вовлекается и крестная мать Маргит, сестра ее матери, Вильма Томаноци; каждый получает свое задание. Мария Риккль старается сделать как можно приятнее для Йожефа дом на улице Кишмештер, родителям Беллы предстоит обработать родных Йожефа. Те в последнее время редко дают о себе знать, хотя прежде были у Бартоков частыми гостями, — умная Илонка догадывается, в чем дело, и отнюдь не считает это добрым признаком. Пока чувства Йожефа не проявлялись столь очевидно, старый Йожеф и его жена чуть ли не каждые две недели бывали у Бартоков, а теперь, когда о любви Ленке и Йожефа известно всему городу, каждый раз под тем или иным предлогом отклоняют приглашения: сам очень занят делами, а Нинон-старшая не очень хорошо себя чувствует. Илонка получает указание не отступать; Вильма Томаноци, знаменитая кулинарка, ради великого дела готова пустить в ход все свое искусство. Священная война, в которой объединили свои силы дома Яблонцаи и Бартоков, идет параллельно с венгерскими и международными событиями, и в то время как в газетах мелькает рисунок: фигура рабочего, вышедшего на первомайскую демонстрацию (пусть художник не смеет четко и ясно написать: «ХЛЕБА, РАБОТЫ!» — желающие могут разобрать, с каким лозунгом вышел голодный пролетариат на улицы Пешта), Илонка предпринимает все новые и новые вылазки. Примерно в тот самый момент, когда Япония объявляет войну России, Маргит Барток собирает свои картины на выставку дебреценских любителей, и мать Беллы собственной персоной отправляется пригласить на выставку родителей Йожефа. Влюбленные, забыв обо всем на свете, бродят как хмельные по улицам Дебрецена; у Йожефа снова есть возможность вместе с собакой Боби ждать Ленке у ворот школы: на тот период, который отведен стратегами Йожефу для размышлений, купецкая дочь и Бартоки записывают Ленке с Беллой в промышленную школу. Девушки хохочут до слез, пришивая шнурки к интимным деталям мужского туалета, а пока они шьют, в России выходят на улицы студенты, рабочие, земский съезд выдвигает требование создания народных представительств,[143] и в 1905 году начинается русская революция. Пока заседает «парламент» Бартоков, царь то обещает все и вся, то берет свои обещания обратно, патриотов бросают в тюрьму, ссылают, казнят. Великие державы, почти как партнеры в старинном танце, кланяются друг другу, берутся за руки, делают вместе несколько шагов и внезапно расходятся в противоположные концы дипломатического танцзала. Царь — в то время как его народу строжайше запрещено пересекать границы — наносит визиты своим европейским коллегам, и они, словно мячом, играют судьбой Марокко, Египта, Судана, африканскими колониями, эрзерумской железнодорожной концессией, Марокко уступают французам — назло Англии, Египет англичанам — пусть поплачут французы. За год до помолвки Ленке Яблонцаи канцлер Бюлов требует для Германии «места под солнцем», то есть колоний, а император Вильгельм находит, что пора укреплять немецкий флот. Из всех этих событий в микромир Яблонцаи и Бартоков проникает одна-единственная весть: во Франции запрещается открывать школы без разрешения государства, более того, Аллар, этот безбожник, не постыдился заявить, что пора и само христианство упразднить; недаром его провалили на выборах, поделом ему. Интересно, что письма, которые писались в ту эпоху, не содержат даже намека на то, что выходит за пределы личной жизни их авторов. Маргит летом едет отдыхать в Ловран,[144] она радуется морю, сообщает, что туда приехал и Целестин Пайя;[145] Белла в Татрах встречает мужа Янки Ногал, Эндре Сабо, и знакомится с элегантным господином, который танцует бостон, как Йожеф. У Пишты, пишет Илонка, все еще болит живот; но даже это не становится препятствием для действий, предпринимаемых в интересах Ленке. Белла пишет Маргит: «Вечером мы ходили к Йожефу, пошла даже Мамочка с Фери, шли пешком, лес — чудо, нетронутый, свежий, прохладный. Мать Йожефа была оживленной, выглядит она, правда, неважно, просит поцеловать нашу Илонку». Ленке, естественно, с ними не было: родители Йожефа и купецкая дочь не находились в близких отношениях, но речь о Ленке все же шла — ведь Белла для того туда и ходила. Хозяева вежливо признали ее достоинства, однако высказанное матерью Беллы предложение — пожалуй, при первой возможности она захватит с собой и Ленке — пропустили мимо ушей. Несмотря на это, союзники не унывали. «Вчера ходили на виноградники, — пишет дочери в Надьбаню Берта Томаноци, — был грандиозный пикник, жарили сало, Йожеф тоже присутствовал там, нас было тринадцать человек, мы попали под дождь». Илонка, у которой растут малыши, планирует общий поход в цирк. «Подходил к нам и Йожеф, мы разговаривали». По свидетельству почтового ящика дома Бартоков, все надежды Беллы связаны с пикником юристов, где организуется благотворительный базар и они с Ленке будут продавать в рыбачьей хижине вино под наблюдением Илонки. На пикнике, увы, ничего не произошло, Йожеф молчал, хотя и «был очень мил, у него новая чудная трость, и он непрестанно напевает».