Александр Тарнорудер - Vertigo Страница 8

В начале девяностых, не в пример застойным восьмидесятым, такой ответ воспринимался не с оглядкой и страхом, а с умилением души. Непонятно только, в какую страну подался сват Наум, который все дела за Андрея–стрелка переделал, и как теперь без свата Наума дальше жить.

И повторилась та сказка, да в заморском варианте: пришел Данила–шутер к Бабе — Яге на работу наниматься, а она и говорит: «Не обессудь, Данила, только должен ты пройти испытания великие». Сказала, да и превратила Данилу в мыша серого, и посадила его в лабиринт под стеклом — беги, мистер Данила–шутер, спасай свою серую шкурку. И закручинился тут мистер Данила: Марье–феминистке ковер ткать западло; кота Баюна не тронь — редким животным стал, в красную книгу записался; купцы без адвокатов на улицу носа не кажут; сват господин Наум говорит: «извини, Данила, на себя работаю, мне хозяев не надо». А народ совсем обнаглел, руки царской не признает, а кричит: властвовать хочешь, так иди с лягушкой целуйся, Опрой зовут. Пробежал Данила–шутер по лабиринту, шкурку свою серую сберег в целости, золотых понтов–долларов набрал видимо–невидимо, а Баба — Яга тут как тут: сгребла Данилу двумя перстами за шкирман да и посадила его в другой ящик, что пострашнее будет: нету там никакого лабиринта — иди, Данила–шутер, туда, не знаю, куда, неси то, не знаю что, да на судьбу, браток, не пеняй, а понты твои золотые я у себя придержу, на всякий случай. И стало Даниле–шутеру страшно, да не потому, что с врагом сразиться боится, а потому, что знает — из ящика того ему все равно никуда не выбраться.

Да не Бабе ж Яге добра–шутера Данилу удержать — за три девять земель есть гора высокая, да снегами покрытая. Да на той горе высокой стоит шатер белый, досужему глазу неприметный. Да в том шатре ларец стоит серебряный. Да в том ларце ключик хранится пластиковый, что от двери потайной из ящика мышиного, который Баба — Яга денно и нощно стережет, и ключик тот на волю выведет.

Пробудился Данила ото сна, да и вышел из шатра отлить…

Неясный лунный свет едва освещал плато под горой Черчилля. Тени облаков темными складками тонкой, но плотной паранджи скрывали лунный лик от досужего соглядатая. Явственно ощущался ночной горный холод, заползавший под одежду, и кусавший теплую мошонку. Дан запрокинул голову и посмотрел на луну, угадывающуюся за кружевной завесой, и в ту же секунду небеса крутанулись влево. Он с трудом сохранил равновесие, закрыв глаза, прижав подбородок к груди, схватившись обеими руками за прибор, опорожнявший мочевой пузырь. Так он стоял, слегка покачиваясь, пока струя не иссякла. После этого он, испытывая странное чувство отсутствия равновесия, попытался открыть глаза, но его снова качнуло в сторону. Тогда Дан с усилием пошире расставил ноги и приоткрыл веки. Его тень на снегу мгновенно поплыла против часовой стрелки, и он едва не упал. Пришлось опять погрузиться в спасительную темноту. Постепенно, как пьяный, поочередно переставляя каждую ногу и стараясь делать крошечные шаги, он повернулся в сторону вигвама, с трудом удерживая тело в вертикальном положении. Надо бы зайти внутрь, промелькнула мысль, а то совсем яйца отморозишь. Он бросился на шаг вперед и схватился за створку двери, оказавшуюся совершенно ненадежной опорой. Но цель была достигнута — он находился на пороге шатра. Дан опустился на четвереньки и замер, зажмурившись. Потом он лег на пол и охватил голову руками.

Постепенно мир перестал вращаться вокруг него. Дан открыл глаза, и мгновенно почувствовал приступ рвоты. С большим трудом он перенес свое тело через порог вигвама и почти что уткнулся лицом в снег. Паштет и клубника были одинаково отвратительны на обратном пути. Он нашел перед собой клочок чистого снега и протер им лицо. Еще пара минут неподвижности распростертого через порог тела, когда голова на холоде, а задница в тепле, принесли Дану некоторое облегчение. На четвереньках он смог дотянуться до бутылки с водой и сделать несколько глотков.

— Горянка, — подумал он, — горная болезнь в типичном ее проявлении, и бороться с ней на данном этапе можно только сном.

После рвоты ему значительно полегчало, и он забрался обратно в спальный мешок. Головокружение почти прекратилось, он закрыл глаза и практически сразу же погрузился в спасительную дрему.

Проснулся он с ощущением хорошо отдохнувшего и готового к новым свершениям человека. В полной темноте вигвама только миниатюрная печка едва светилась малиновым. Часы показывали без чего–то десять, и Дан улыбнулся про себя: «полсутки продрых», как выражался его дед. До невозможности хотелось пить, и рот и горло пересохли, как будто он находился посреди пустыни, а не вечных снегов. Дан нащупал фонарик и поискал оставленную вечером пластиковую фляжку с водой. Он с жадностью влил в себя оставшиеся пол–литра и направился к двери.

Ослепительный белый свет ударил по глазам и завертелся у него в голове. Как подкошенный, Дан рухнул на снег и зажмурился. Все вокруг стремительно вращалось, как будто его с огромной скоростью всасывала в себя гигантская воронка. Понятия верха и низа больше не существовало, только это жуткое верчение в гомогенном пространстве. Через какое–то время Дан сумел перевернуться на спину и раскинуть руки, пытаясь остановить вращение, вцепившись пальцами в снег, но яркий свет продирался даже через судорожно сжатые веки, и он крутанулся на бок, закрыв ладонями глаза. Он попытался было подняться на четвереньки, но эта попытка вызвала лишь неудержимую рвоту, и он снова затих, стараясь избегать малейшего движения. Он чувствовал, что начинает замерзать на снегу без теплой одежды в метре от нагретого печкой вигвама, но в то же время заставить себя пошевелиться не было никакой возможности. Любое, даже самое легкое движение вызывало коловращение мира.

Дан не понимал, что с ним происходит. Это явно не было горянкой — она не проявляется так внезапно и резко. В любом случае, надо вернуться обратно в теплый вигвам, потому что иначе он быстро замерзнет в снегу. Одна только незадача — он не знал, в каком направлении ползти, ведь надо открыть глаза, что сделать совсем невозможно из–за ярчайшего света, вызывающего новый приступ головокружения и тошноты. Надо заставить себя несмотря ни на что, подумал Дан, еще полчаса–час на снегу, и можно прощаться с жизнью. Усилием воли, с руками, прижатыми к лицу, он приоткрыл краешек левого глаза. Ослепительный свет по–прежнему заливал внешний мир. С трудом повернув голову, Дан увидел в полутора метрах от себя темный прямоугольник открытой двери вигвама. Теперь он, по крайней мере, знал, куда ему предстоит добраться, проползти по вращающимся стенкам засасывающей его воронки в спасительное тепло и темноту.

Он сумел осилить, эти полтора метра, и даже потянуть за привязанную к ручке веревку — незменный атрибут арктических дверей. Он лежал в темноте, впитывая в себя оставшееся в вигваме тепло, засунув побелевшие застывшие пальцы глубоко под мышки. Две мысли занимали его не прекращающий вращаться мозг: «глоток воды» и «что происходит?» Глупо тащить с собой воду на ледник, когда в любой момент можно растопить снег, но неприкосновенный запас всегда нужен. У него оставался еще тот самый неприкосновенный литр, которому пришло сейчас самое время. Дан сделал глоток, но его в ту же секунду снова вывернуло наизнанку, желудок не удерживал внутри даже такой малости.

Впервые в жизни Дан почувствовал беспомощность и страх. Невозможность открыть глаза, невозможность сделать малейшее движение головой, невозможность выпить глоток воды… Единственным состоянием, в котором возможно находиться, была полная неподвижность. Но хуже всего — непонимание того, что с ним происходит, и неспособность контролировать собственное тело. Простуда, ушибы, редкие инфекции — это все, что случалось с ним в жизни. Конечно, за десять лет практики он сталкивался со случаями тяжелого поражения мозга, но никогда не задумывался о том, что ему самому придется испытать нечто подобное. Первый раз за неполные тридцать пять лет его организм отказывал ему, не хотел подчиняться, и у него не было ни малейшего понятия о возможной причине.

Что это? Кислородная недостаточность, горная болезнь в ее крайнем проявлении? Резкое падение кровяного давления? Скрытое кровотечение, тромб в мозгу?

Дан лежал на полу вигвама, свернувшись калачиком, в позе зародыша, и лихорадочно пытался сообразить, что с ним происходит. Но хуже всего был страх, всепроникающий страх, что здесь и сейчас жизнь может кончиться. Не то чтобы он боялся умереть — ему приходилось смотреть в лицо смерти — но страх, что нормальная жизнь может кончиться, как это случилось с его отцом. Страх перед беспомощностью и настоящей, и будущей, страх перед неизвестностью.

Сколько еще он может пролежать так, без движения? Пару часов? Полдня? Сутки? За какое время на этой высоте его организм потеряет столько влаги, что начнутся необратимые явления? Да не надо необратимых — он просто ослабеет настолько, что будет неспособен даже идти. Независимо от того, какая напасть с ним приключилась, первая проблема — жидкость, ему необходима жидкость, потому что в горах теряешь ее гораздо быстрее, чем внизу. Даже если он выпьет по глотку весь свой оставшийся отторгаемый организмом литр, то это — капля в море. Значит, первое и единственное, чем он может себе помочь — это поставить капельницу с физраствором. Нетривиальная задачка для человека, не способного удержаться на ногах, голова которого вращается не хуже ханукального волчка. И все же стоит попытаться.