Канта Ибрагимов - Сказка Востока Страница 95

Впервые увидев танцующую Шад-Мульк в «Сказке Востока», Халиль, не выдержав, рванулся сразу же к сцене, швырнул несколько золотых:

— Она на ночь моя!

Шад-Мульк уже знала, кто этот парнишка. Не обращая никакого внимания на эту щедрость, она как обычно закончила номер, после которого пнула ножкой одну из монет:

— Уберите, пожалуйста, этот мусор со сцены, — в сторону прислуги, и, видя, как сын Мираншаха мертвенно побледнел, не зная, как себя вести: такой щелчок он, видно, получал в жизни впервые, актриса, мило улыбаясь, объявила: — Следующую песню я посвящаю этому прекрасному юноше.

После концерта они ужинают вместе. Все на свете повидавшая Шад-Мульк, на несколько лет старше, она, как говорится, видит этого тщедушного телом и душой юнца насквозь. Без особого труда она покорила этого принца раз и навсегда, и, как ни странно, тем, что дальше дружественных ужинов их знакомство не заходит. А Халиль настырен, как мальчишка, влюблен, море цветов, подарки к ее ногам и к дверям, так что и Мираншах об этом прознал — смеется, пальчиком Шад-Мульк грозит.

Она этого не боится. Если откровенно, то чисто по-женски ей Халиль даже мил, и интуитивно она уже давно понимает, что для ее целей более подходит сын, чем придурковатый отец, хоть он и правитель. И никаких сдерживающих факторов либо каких-то иных обязательств перед родственниками Тамерлана у нее нет и быть не может. Тем не менее что-то внутри нее было такое, чего она не могла переступить, почему-то сама себя в чем-то сдерживала, о какой-то жизненной морали пыталась мечтать. Но после того как посягнули на сына Малцага, она окончательно поняла — в жизни никаких норм, морали и ограничений нет, побеждает сильнейший. Она в очередной раз выползла из лап смерти, в очередной раз получила жестокий, но решительный урок, больше такой шанс вряд ли представится, и предвидя, что ее может ожидать, она с отчаянием раненой волчицы бросилась в смертельную схватку за юного Халиля.

Халиль, извращенный богатством отпрыск, думает, что он уже познавший жизнь мужчина. На самом деле — мальчишка: как искра горит, по-настоящему вкуса женщины не знает и оценить за юношеский миг не может. Вот такому действительно такая, как Шад-Мульк, женщина нужна. Да Шад-Мульк — это не только опыт, Халиль — ее очередная цель, которую она должна покорить.

В такие человеческие глубины, может быть, к счастью, наше Перо не заглядывает. Опишем, что Шад-Мульк лишь взглядом поманила молодого Халиля, и тот, бледный от случившегося, бросился наверх к ее вожделенным апартаментам. И когда она, мило вглядываясь в его потерянные глаза, как бы здороваясь, обхватила обеими теплыми ручками его кисть, заметила холодную испарину, вялость, дрожь и разбито-мерцающий ритм учащенного пульса, словно воробей в кулаке (этот женский кулак вряд ли кто разожмет).

И не будем описывать оргию иль сладость их первой ночи. Позволим лишь процитировать историков, а не фантазию и чувственность литераторов, что на утро, даже лета спустя, «охваченный страстью Халиль часами находился у ног возлюбленной Шад-Мульк».[165]

После этого Шад-Мульк приняла сразу несколько решений. Но все по порядку. Первым делом надо было покинуть «Сказку Востока», дабы избежать дальнейших сношений с Мираншахом. Шад-Мульк, а с нею и Халиль поселяются в доме, точнее в небольшом древнем замке, что в самом центре Тебриза, на берегу реки. Никто не знает, что этот замок принадлежит купцу Бочеку, а ранее он принадлежал Ильханам Персии, то есть предкам Шад-Мульк (теперь и Перо путается — где легенда, где быль, а, в общем, все — история). Словом, как внушается Халилю, этот замок принадлежит ей. Но это все огромная тайна, которую она доверила ему, надеясь на его честность, мужество, благородство. Если кто узнает, ее убьют, в первую очередь его родители.

— Верь мне! Я люблю тебя! — как заклинание повторяет Халиль. — Мы поженимся. Ты выйдешь за меня замуж?

— Женой. Только единственной, — требовательна она.

— Единственная!!!

— Как подобает нам, потомкам великих ханов, свадьба должна быть официальной, роскошной, царской.

— Только так!

— А дед согласится?

— А что дед?! У него сотни жен и наложниц, столько же детей, и он сам не знает даже их имена.

— Ну, это не наследники — ублюдки. А наследник — только ты, — она делает многозначительное ударение и паузу. — И я тебе в этом помогу… Ты ведь мечтаешь об этом?

— Да!

— Что ж, это помысел, достойный принца. Я буду об этом молиться, и мы вместе к этому придем, если ты будешь мне верен во всем. Клянись!

— Клянусь, клянусь, — он лежит в ее ногах, лобзает их. — Клянусь, принцесса Шад-Мульк!

— Можешь ласково называть Шадома.

— Шадома! Какое имя красивое! Под стать тебе! Позволь только мне так тебя называть.

— Только тебе, родной, я все позволяю.

— Если на этом фронте ситуация на вид завидная, то на других позициях все не так. Мираншах не только слышал, но он сам видел почти что бездыханную от действия яда Шад-Мульк. Он знал, что к этому причастна его жена Хан-заде.

Как известили правителя и слух в «Сказке Востока» — Шад-Мульк не оправилась, умерла. У нее нашлись влиятельные родственники, без каких-либо почестей, втайне ее захоронили на родовом кладбище монгольских правителей.

Оказалось, Мираншах Шад-Мульк страстно любил. Тяжело переживая потерю, он совсем стал буйным, безрассудным, на всех стал злость срывать. И на сей раз, как виновнице, попало и главной жене Хан-заде: теперь и ее жизнь ханской не назовешь; она вроде единственная жена, и ей больше всех достается. Гордая, своенравная Хан-заде, мать троих самых влиятельных в глазах Повелителя принцев, такого вынести не может. Она спешно засобиралась в Самарканд, зная, что Тимур после индийского похода находится в столице больной.

Спешно организовав сборы, Хан-заде надеялась быстро покинуть Тебриз, да случилось совсем неожиданное: ее младший любимый сын Халиль наотрез уезжать отказался, его словно подменили, не узнать. Он вечно где-то пропадает, а появится — потерянный взгляд, синева под глазами, и в тот же час пытается вновь уйти. По-матерински, а более чисто по-женски, Хан-заде понимает, что с сыном что-то не то. Она устанавливает за сыном слежку. Выясняется, что сам Халиль кого-то по всему городу отчаянно разыскивает. А разыскивает он не кого-нибудь, а любимую Шад-Мульк, которая, будучи в курсе всех дел Халиля, поняла, что наследный отпрыск в данной ситуации может ей только навредить. Поэтому она, уже скрываясь и от Халиля, вынуждена была сменить свое убежище, и, не имея иного, она согласилась на предложение главного казначея — поселилась в маленьком доме Моллы Несарта, что находится на особой территории правительственных зданий.

Это немного облегчает ее положение, но надолго ли? Ведь Хан-заде, к ужасу, вскоре выяснила, кого ищет ее сын Халиль, и сама начала поиски еще более ненавистной Шад-Мульк. Да это полбеды: сам правитель Мираншах, не веря, что Шад-Мульк умерла, приказал перекопать все кладбище предыдущих правителей Тебриза. В городе начался бунт, который Мираншах потопил в крови, засим с таким же рвением приступил к повальному обыску всего Тебриза, в этом задействовали почти всю армию и внутренний сыск.

До хибары Несарта еще не добрались, но кольцо явно сжимается, и это ощущается во всем и прежде всего в их настроении. И если Молла еще как-то держится, порою даже пытается шутить, то Шад-Мульк не до шуток: она увяла, сдала, постоянно погружена в свои мысли. Ее замысел под угрозой: как говорится, погналась за двумя зайцами, а теперь сама ото всех скрывается. И никаких шансов нет. Один выход — бежать, лишь в этом спасение. А как после сложится ее жизнь? В чем ее смысл? И почему-то именно в это время, когда в каморке Шад-Мульк, где тщательно плотной тканью занавешено маленькое оконце, так что не понять, когда день, когда ночь, ей все не спится. И пройтись негде — как в клетке. И она все ворочается на жестких нарах, сдавливая вырывающиеся стоны в провонявшейся верблюжьей шерстью подушке. Ей то ли во сне, то ли наяву все чаще грезится картина счастливого детства, а потом грохот конский в ушах, дикий визг ошалелых варваров, языки пламени из окон их замка, вид насилуемой матери, как катилась голова ее отца Атчароя, а потом не сгибающаяся в локте грязная костлявая рука Тамерлана, которая шарила всюду по ее детскому телу. И как она все это тогда пережила? И почему сейчас ей это все чаще и чаще вспоминается? Ей плохо, ее мечту не осуществить. Ей бы в «Сказку Востока», вдохнуть бы полной грудью до опьянения дурманящий аромат обманчивого заведения, забыться бы во сне и навсегда. И вроде так и случилось. И что она видит? Ее старичок, ее милый дорогой дед улыбается беззубым ртом, но ничего не говорит. А ведь он как никто другой мог бы ей сейчас помочь. В отличие от порою ехидного моралиста и аскета Несарта, ее дед, хоть и слыл отшельником, а жизнь всесторонне знал, и знал, что многое в жизни, если не все, из того, что мы называем великим, подпитывается низменной чувственностью, почти что животной страстью невежественного человека. И не надо стремиться все списывать на якобы предначертанную Судьбу, со злом и невежеством надо так же жестко бороться. Но как? Увы, ее старичка рядом давно уже нет. А она на грани полного отчаяния, притупилась реакция, вялость во всем теле, и она лишь смогла лениво приоткрыть веки, чувствуя, что вокруг нее какое-то движение, а перед ней улыбающееся, заросшее седой бородкой, испещренное морщинами, почти как у ее старичка, лицо Моллы Несарта.