Марк Хелприн - На солнце и в тени Страница 38

– Хорошо. Я скажу. Но… погодите. Мне нужна музыка.

– Это просто предлог, чтобы ничего не делать… – начала Эвелин. – Какую музыку ты имеешь в виду?

Билли поднял руку как регулировщик.

– Нет, это не предлог. У нас есть музыка. Позвони в звонок.

– Я не знаю ни одной мелодии, – сказала Эвелин, – и здесь всего одна нота.

– Просто позвони.

Она схватила колокольчик и задвигала им взад-вперед, как собака стряхивает воду. Сначала ничего не происходило, и Гарри отпил виски, надеясь, что это немного снимет напряжение и через пару секунд изумления он начнет понимать, что происходит. Но затем все, кроме Билли, едва не подпрыгнули на своих местах – с террасы нахлынула огромная волна музыки. Зажегся свет, и французские двери полностью распахнулись, после чего маримбист[41] бросился обратно на свое место среди восемнадцати оркестрантов, сгрудившихся у затянутых сетками окон и сдвинутой с пути мебели.

Музыка охватила комнату, как приливная волна, разрушающая дюны. Стоявшие в темноте слуги чуть не выронили подносы. Явно профессиональный оркестр играл что-то вроде вариации на тему бразильской песни «Улетая в Рио», но переложенной в минорном ключе, так что веселая и быстрая мелодия приобрела неуловимый налет печали, тем не менее оставаясь такой же энергичной и вселяя во всех желание танцевать. Поэтому каждый хотя бы немного двигался, и напряжение утонуло в музыке – так дождь топит в лужах пропитанные влагой опавшие листья.

– Благодарим тебя, – заговорил Билли, закрыв глаза и ритмично покачиваясь, – за рыбу, которую я поймал в море, и за дельфинов, которые резвились в волнах, пока я ее вытаскивал. За рис, который приходится родственником траве, растущей на здешних дюнах. За овощи, особенно за салат с чудесной заправкой Луизы. И за десерт, и за то, что ты дал мне возможность нанять этот оркестр. Воистину. Аминь.

Гарри сделал еще один большой глоток виски.

– И часто вы так развлекаетесь? – спросил он.

– По правде говоря, не очень, – ответила Эвелин. – Он даже мне ничего не сказал.

– Я хотел устроить вечеринку в честь Кэтрин, – сказал Билли. – Спросил у Клейтона – ну, знаешь, того, который удивлялся, когда увидел, как я рыбачу на берегу, потому что думал, что это ниже моего положения в обществе, – где я могу найти таких людей, потому что он здесь единственный, кто одобрил бы наем музыкантов. Он был верен себе и сказал: «Люди вроде нас не делают ничего такого. Почему бы вам просто не поставить на террасе «Викторолу» и не поручить слугам ее включить?» Ну, люди вроде нас делают все, что захотят. И люди вроде нас не должны ходить только по узким дорожкам, по которым, как считают люди вроде нас и люди не вроде нас, мы должны ходить. Я хотел, чтобы музыка была настоящая, чтобы она окружила нас и подняла, как волна, так что я нанял этот чертов оркестр. Живем только раз. Они будут играть в клубе завтра вечером, а сегодня приехали, чтобы устроиться. Нанять их было несложно. Это их работа. Каждую ночь они играют за деньги. Неплохая жизнь, если любишь музыку и редко когда никем не нанят.

– Это та жизнь, которую я выбрала, папа, – сказала Кэтрин. – И не ради денег или славы. Ради музыки.

– Но куда эта жизнь приведет тебя в конце концов? – спросила мать.

– Она приведет меня туда же, куда и всех, но с полным сердцем, надеюсь.

– Я тоже на это надеюсь, – сказала Эвелин, касаясь ее руки. – Вы с нами согласны, Гарри? – В течение нескольких десятков лет ее обязанностью, как хозяйки, было направлять разговор в нужное русло и всегда быть готовой не избегать серьезных тем, но легко поддерживать их, подобно музыке, неподвластной силе тяжести.

– Эти вопросы, – сказал Гарри, – походят на те, что я задавал себе перед войной.

– И каков же был ваш ответ?

– Я думал, что нашел ответ, а потом засомневался.

– Да, конечно.

– И с тех пор, еще до того, как я начинаю размышлять о таких вещах, меня одолевают сомнения. Я познакомился с Кэтрин на пароме, шедшем на Статен-Айленд, и с того непредвиденного мига все изменилось.

– Нельзя полагаться только на случай, – сказал Билли.

– Я знаю, – согласился Гарри, – что Бог на стороне тех, у кого больше батальонов, и не верю в случайности. Случай – штука опасная и непредсказуемая. То, во что я верю, складывает все происходящее в прекрасную картину.

Все это было сказано почти легко, пока они покачивались в такт музыке, словно в лодке на волнах.

– И я стараюсь ни на что не полагаться полностью, – продолжил Гарри. – Мне кажется, это похоже на прыжки с парашютом. Можно наметить, куда приземлиться, можно подтягивать стропы, чтобы повлиять на курс, но в целом прыжок слеп: летишь, куда несет ветер.

За этим последовали разговоры о самых разных вещах, и за едой и питьем все они, включая Кэтрин, давали себе полную волю.

– Эту рыбу я поймал сегодня утром, – стал рассказывать Билли. – Отличная была рыбалка. Я расслабился, и бросок получился легким, но, главное, блесну подхватил ветер. Я за ней проследил. Она понеслась вперед, как птица в полете, и попала прямо в быстрину. Я наблюдал, как моя катушка раскручивается, как будто крючок зацепился за лодку, а потом дернулась и остановилась – леска закончилась. Блесна была в двух тысячах футов от берега, там можно поймать скумбрию: эта рыба не подходит близко к берегу. Клюнуло секунд через десять после того, как леска размоталась. Я надеялся, что катушка сама намотается. Но не тут-то было. Пришлось поработать. И битый час, пока я подтаскивал тунца к берегу, вокруг него прыгали дельфины. Думаю, они хотели его спасти, и, если бы мне не было жалко своих трудов, я бы отпустил его, чтобы их порадовать. Я чуть было этого не сделал.

К счастью, когда он это рассказывал, они уже покончили с основным блюдом и быстро разделывались с лимонным пирогом.

– Это чтобы потанцевать, – сказал Билли. – Оркестр. Ты, Кэтрин, на прошлой неделе так ни разу и не танцевала. Даже когда все это разразилось, после твоего ухода оркестр продолжил играть, и все танцевали далеко за полночь. Это было похоже на кильватерную волну, по-моему. И вот они приехали сюда. Почему бы тебе тоже не потанцевать?

Кэтрин откинулась на спинку стула и отодвинула пустую тарелку. Гарри подал ей руку, и она поднялась прямо к нему в объятия. Оркестр заиграл бравурную и быструю мексиканскую песню с обилием возгласов, труб и флейт.

– Я не знаю, что можно танцевать под такую музыку, – сказала она, глядя на него.

– Все в порядке, – сказал он, – потому что мы уже танцуем, и этот танец называется «Только бы не опрокинуть стол».

Вместе с Билли и Эвелин, которые тоже поднялись, почти не обращая на них внимания, Гарри и Кэтрин, не замечая Билли и Эвелин, танцевали свой первый танец. Они двигались так гладко и свободно, словно могли летать, естественно и без плана.

– Тебе нравится? – спросил он.

– Нравится ли мне? Мне кажется, я сейчас в обморок упаду.

– Не думаю, Кэтрин. Такие, как ты, в обморок не падают. Но попробуй, я тогда тоже упаду в обморок.

– Нет, не надо, – сказала она. – Надеюсь, эта песня никогда не кончится.

Однако песня закончилась, и, когда это произошло, ему действительно не хотелось отпускать ее, но они поменялись партнерами, и ему пришлось танцевать, гораздо более осторожно, с Эвелин.

– Кэтрин станет такой же элегантной, как вы? – спросил он, потому что юная Кэтрин не была столь строгой, как ее мать, хотя бы потому, что в этом не нуждалась.

Не теряя самообладания, даже когда ее кружили в тесном пространстве между обеденным столом и буфетом, Эвелин ответила:

– Кэтрин будет еще элегантнее, потому что она лучше.

Они посмотрели на Кэтрин, которая танцевала с Билли, как могут танцевать только отцы и дочери. Сколько бы ни было лет дочери, отец, радость которого не имеет себе равных, танцует со своей девочкой, какой она была маленькой.

Затем они еще раз поменялись партнерами, и, когда в его объятиях снова оказалась Кэтрин, в белом платье, в котором ехала в поезде и которое теперь казалось специально сшитым для этого танца, и они снова забылись, двигаясь вместе в ритме, стирающем все остальное, им было понятно, зачем дельфины выпрыгивают из моря в воздух.

14. Разговор у моря

Не налегая на еду, Гарри выпил лишь немногим более половины стакана скотча, налитого Билли, и неполный бокал вина, поэтому, когда он проснулся на рассвете под шум прибоя, голова была ясной, а тело полно сил. В форменных брюках цвета хаки и рубашке поло он медленно шел вдоль бассейна, вода в котором теперь была синей и покрывалась рябью, поднятой утренним ветром. Пчелы, загружаясь нектаром в окружающих бассейн цветах, зависали в воздухе, как колибри, и затем барражировали по точным спиральным траекториям, похожим на раковину наутилуса[42]. Воздух за дюнами, подернутый дымкой над разбивающимися волнами, светился, как небо над далеким городом. И ни на минуту не замолкало сердцебиение прибоя. От него вибрировала почва под ногами, оно реверберировало в легких, как звук канонады, и уносилось прочь бодрящим ветром.