Борис Клосс - Очерки по истории русской агиографии XIV–XVI вв. Страница 34

Представляется, что неопределенность в выводах о взаимоотношении указанных трех памятников проистекает из непонимания авторского замысла «Слова на латыню». Предварительная датировка «Слова» такова: оно написано не ранее 3 мая 1461 г. (поскольку в нем упоминается поставление митрополита Феодосия)[244] и не позже 27 марта 1462 г. (когда умер Василий II, к которому автор Слова обращается как к еще живому). Более точная датировка зависит от установления автора произведения, о чем скажем ниже.

А. С. Павлов предположил, что автором «Слова на латыню» являлся Пахомий Серб [245]. Основанием для такой «догадки» оказываются следующие признаки. Прежде всего, бросается в глаза постоянное употребление титула «царь» при имени великого князя Василия Васильевича (365, 372, 377, 379, 380, 381, 382, 384, 392, 393, 395). Конечно, как мы видели, «царем» именовали великого князя и другие авторы. Но справедливости ради следует заметить, что Пахомий употреблял слово «царь» чаще других[246]. Обратим внимание на форму «великий царь» (365, 380) — она встречается только у Пахомия[247]. Кроме того, А. С. Павлов уловил наличие сербизмов в тексте «Слова»: «поклечит, приклекнет, клечит» (365, 371, 374) вместо «поклячит, приклякнет, клячит», «бегу ется» (378) вместо «бегу ятся»; обращает на себя внимание употребление слов, не свойственных, по утверждению Павлова, тогдашней русской литературной речи: «жаки» (365), «скрина» (371), «Костянтинополь, Костянтинопольский» (364, 373, 375, 385, 386, 387, 389), — правда, я не встретил этих слов и в сочинениях самого Пахомия.

Но зато имеем возможность дополнить наблюдения А. С. Павлова новыми данными (анализируем тот слой лексики «Слова», который отделяется от его источников: Повести Симеона Суздальца, «Повести о латынех, како отлучишася от грек», Послания митрополита Ионы 1460 г. православным литовским епископам). Именование великого князя «великодержавным» — типичная черта «Слова на латыню» (363, 372, 379, 380, 382, 392, 395), но она свойственна только (!) Пахомию[248]. Его вариант — «великый державный» (377) — опять же встречается лишь у Пахомия[249]. Сочетание «великодержавный Рускый царь» имеется как в «Слове» (377), так и в Пахомиевской редакции Жития Сергия Радонежского[250]. Русь в Слове называется «богопросвещенной землей Русской» (360, 394), в Житии Сергия — «новопросвещенной великой землей Русской»[251]. В «Слове» злодеяния Исидора комментируются цитатой из Псалтыри: «еже ровъ изры и ископа, въпадеся въ яму, ю же створи, и обратися болѣзнь его на главу его и на верхъ его неправда снидетъ» (383); рассказывая об Исидоре в Житии Сергия, Пахомий обращается к тому же тексту: «поне же зачят болезнь и роди безаконие, ров изры и ископа и впадеся в ню, ю же сътвори»[252]. Наконец, следует обратить внимание на употребление автором «Слова» любопытного сравнения — «на всю подсолнечную» (380), но оно характерно и для Пахомия: «многы велики светилницы въсиавша, яко же бы рещи, всю подсолнечную просвещающи»[253].

Теперь «догадка» о Пахомии Сербе как авторе «Слова на латыню» приобретает черты полноценной уверенности. Но в таком случае возможно уточнение даты создания «Слова»: поскольку повелением «самодержца» Василия Васильевича и благословением митрополита Феодосия (следовательно, в тот же узкий отрезок второй половины 1461 — начала 1462 г.) Пахомий отправился в Кирилло–Белозерский монастырь составлять житие святого игумена Кирилла[254], то «Слово на латыню» он должен был написать во второй половине 1461 г. По аналогии с тем, что Житие Кирилла Белозерского было составлено Пахомием по официальному заказу, можно сделать вывод, что и «Слово на латыню» было написано по заказу официальных властей — великого князя Василия Васильевича и митрополита Феодосия (вспомним, что до этого, в 1459 г., также по официальному заказу — по повелению великого князя Василия II и благословению митрополита Ионы — Пахомий создал новую редакцию Жития московского митрополита Алексия).

Выявление стилистической структуры «Слова на латыню» позволяет определить взаимоотношение памятника с Московским сводом 1479 г. и со Сводом 1518 г. В Московский свод включена та часть «Слова», в которой повествуется о событиях, связанных с Флорентийским собором, — причем сокращены значительные фрагменты текста. Легко убедиться, что в части, общей с Московским сводом и «Словом на латыню», остались неизменными те своеобразные черты, которые мы отметили выше при анализе «Слова» в целом: сербское написание некоторых выражений, присутствие редких слов, не свойственных русскому литературному языку того времени, наконец, вся стилистическая система, характерная для творчества Пахомия Логофета. Но в тех фрагментах, которые не попали в текст Московского свода (присоединяем сюда и всю вторую часть «Слова»), наличествуют те же признаки — отсюда следует неизбежный вывод: именно «Слово на латыню» послужило источником годовой статьи Московского свода 1479 г.

Но составитель Московского свода 1479 г. воспользовался хронологическим уточнением, присутствовавшим в более раннем Своде 1477 г., и вместо неопределенного начала «Слова на латыню» — «в лѣта же и во дни» великого князя Василия Васильевича — написал: «В лѣто 45 … въ вторник светлой недели по Велицѣ дни». По этому признаку, а также по характерным сокращениям текста, определяем, что в Своде 1518 г. использована годовая статья Московского свода 1479 г. Здесь же привлечены и другие источники: Послание Василия II в Константинополь, сведения (из митрополичьего архива?) о после Полуекте Море, ездившем в свое время в Царьград с епископом Ионою, и др. Любопытно, что несмотря на хронологическое указание, почерпнутое из Московского свода (переданное, правда, с ошибкой: «на второй недели по Велицѣ дни»), составитель подборки самостоятельно обратился к «Слову на латыню» и выписал из него начало, в результате чего возникла неудачная по смыслу дублировка: «В лѣта же и во дни благочестиваго великаго князя Василия Васильевича всея Руси, пришедшу нѣкогда Сидору митрополиту на Русьскую землю, на второй недѣли по Велицѣ дни …»[255] Получившаяся сложная статья о Флорентийском соборе Софийской II и Львовской летописей рассечена известием о похоронах митрополитом Исидором княгини Евпраксии, заимствованным из так называемого «Летописца Русского». Летописец использован и в других известиях Свода 1518 г.[256], поэтому от решения вопроса, на каком этапе был привлечен данный источник (на этапе составления Успенского летописца конца 80–х годов XV в. или же самого Свода 1518 г.), зависит датировка указанной статьи о Флорентийском соборе.

Таким образом, в основе рассмотренного цикла памятников лежит «Слово на латыню», и оно определяет идеологический настрой последующего времени.

«Слово на латыню» по существу является манифестом нового православного царства, или, как выразился митрополит Иона, «православного великого самодержьства»[257]. Обоснование автокефалии Русской церкви и мысль о перемещении центра православного христианства в Москву являются стержневыми темами произведения. Русь объявляется «богоименитым народом истинного православия», по сравнению с другими странами провозглашается «болшее православие и вышьшее христианьство Белые Руси» (364), московская митрополия названа «великого стола Руских земль митрополией» (393). Величие государства подчеркнуто в титуле правителя: «боговенчанный Василей, царь всея Руси» (381), «великый дръжавный боговенчанный Рускый царь Василей» (377), и т. п. Но подлинных высот красноречия автор достигает при прославлении «богопросвещенной земли Русской», которой «подобает въ вселенней подсолнечьным сианием с народом истиннаго к вере православья радоватися» (395).

Сочинения Пахомия Логофета были положены в основу Российской официальной доктрины. Такие его произведения, как «Слово на латыню», Повесть об убиении Батыя в Венгрии, Повесть о Темир–Аксаке, включаются в Московское великокняжеское летописание 70–х годов XV в. В трудах агиографического плана (Житие митрополита Алексия, Житие Кирилла Белозерского, Слово на перенесение мощей митрополита Петра, Похвальное слово Петру, Слово на сооружение московского Успенского собора) Пахомий вполне следует сложившейся доктрине: Москва понимается как новый центр православной ойкумены, великие князья титулуются не иначе как «самодержцами», «самодержцами Русской земли», «царями всея Руси». Успехи централизаторской политики Ивана III способствуют расцвету литературы официозного толка. В Пахомиевской редакции Повести о Темир–Аксаке разрабатывается концепция о перенесении на Русь «вселенской» святости: Владимирская икона Божией Матери объявляется творением самого апостола и евангелиста Луки.