Михаил Одинцов - Патриарх Сергий Страница 40

Правящие круги реально оценивали сложившуюся ситуацию и лихорадочно искали путь к спасению. В критической обстановке зимы — весны 1922 года надежду на спасение увидели в бывшей церковной, а теперь национализированной собственности, традиционно считавшейся значительным состоянием. Предварительные подсчеты, сделанные тогда же, обнадеживали в том, что в православных храмах, монастырях и молитвенных домах хранятся, в пересчете на серебро, 525 тысяч пудов ценностей. А каждый фунт серебра мог спасти от голодной смерти семью из пяти человек.

Вряд ли сегодня можно с уверенностью назвать того, кто первым публично высказался за изъятие ценностей из действующих культовых зданий. Но еще в ноябре-декабре 1921 года об этом как о возможном шаге говорили верующие, духовенство и отдельные епископы из голодающих районов, а поддерживали их крестьяне, рабочие и красноармейцы в относительно благополучных районах.

Откликаясь на подобного рода настроения, 9 декабря 1921 года ВЦИК специальным постановлением разрешил «религиозным управлениям и отдельным религиозным обществам верующих» производить денежные и продовольственные сборы в пользу голодающих. Специальные инструкции, совместно выработанные представителями органов власти и религиозных организаций, предусматривали возможность пожертвовать предметы культа, находившиеся в пользовании общин.

В начале зимы 1922 года в ряде районов страны верующие по собственной инициативе добровольно передавали на нужды голодающих отдельные предметы из церковного имущества. К этому их побуждали в своих устных и печатных обращениях руководители религиозных центров и организаций. Патриарх Тихон в послании от 6 февраля 1922 года, кстати, одобренном и распространенном с ведома политбюро, информируя паству о достигнутом компромиссе между властью и церковью в борьбе с голодом, призвал жертвовать не только продукты, но и церковные ценности, не имеющие богослужебного употребления.

И все же идея изъятия ценностей из действующих храмов обрела организационную и материальную основу, а тем самым возможность воплощения в жизнь, во многом, если не в определяющей степени, благодаря усилиям Троцкого. Еще в конце 1921 года он считал, что без изъятия не обойтись, и в письмах Ленину говорил об этом как о задаче, к которой еще требуется подготовиться «политически с разных сторон», и поэтому не настаивал на ее немедленном осуществлении. К началу же февраля 1922 года, по его разумению, время «пришло». По его указанию в короткие сроки Президиум ВЦИКа готовит, принимает, а 26 февраля публикует постановление (декрет), которое обязывало местные органы власти в месячный срок «изъять из церковных имуществ, переданных в пользование групп верующих всех религий по описям и договорам, все драгоценные предметы из золота, платины, серебра и камней, изъятие коих не может существенно затронуть интересы самого культа, и передать в органы Наркомфина со специальным назначением в фонд Центральной комиссии помощи голодающим»[69].

Неожиданное для религиозных организаций решение ВЦИКа в кратчайший срок изъять принудительно, повсеместно и полностью из молитвенных зданий ценности уже несло в себе предпосылки к конфликту между государством и верующими. Но больнее всего оно ударяло по Российской православной церкви, руководство которой обоснованно считало, что между правительством и церковью к тому времени был достигнут определенный компромисс в вопросе об изъятии и что церковь выступает в качестве партнера государства, добровольно жертвуя церковные ценности ради спасения людей.

25 февраля патриарх Тихон в письме М. И. Калинину призывает отказаться от принятого решения, чреватого, по его мнению, непредсказуемыми последствиями. И добавляет, что, если не будет ответа, он оставляет за собой право разъяснить верующим в особом послании позицию церкви в связи с действиями властей.

Остается неизвестным, показывал ли Калинин кому-либо из политбюро это письмо. Но ответа от него патриарху не последовало. И тогда Тихон, как и обещал, 28 февраля обнародовал свое послание к верующим. В нем он назвал «актом святотатства» изъятие из храмов в числе «драгоценных церковных вещей» священных сосудов и богослужебных церковных предметов, «употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами». Разъясняя свою позицию, патриарх указывал: «Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств, возможность пожертвований церковных предметов, неосвященных и не имеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих через церкви и ныне к таковым пожертвованиям, лишь одного желая, чтобы эти пожертвования были любящего сердца на нужды ближнего, лишь бы они действительно оказывали реальную помощь страждущим братьям нашим. Но мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, освященных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской церкви и карается ею как святотатство: мирян — отлучением от нее, священнослужителей — низвержением из сана»[70].

Позицию патриарха власть расценила как «контрреволюционную». Все же отметим, что само по себе послание патриарха не привело тотчас к каким-либо драматическим событиям на местах. И в отношении Тихона репрессивных мер не принималось. Более того, «Известия ВЦИК» 15 марта публикуют беседу с патриархом[71]. В ней он излагает основные идеи своего послания от 28 февраля в части поддержки церковью инициативы верующих жертвовать в пользу голодающих церковное имущество. Вместе с тем он полемизирует с властью, убеждая, что «в церквах нет такого количества драгоценных камней и золота, чтобы при ликвидации их можно было получить какие-то чудовищные суммы денег», что «при всем благожелательном отношении к делу помощи голодающим со стороны церковных общин» изъятие церковного имущества не даст ожидаемого результата. Одновременно Тихон говорит и о другой стороне дела: в ходе изъятия могут пострадать или вовсе быть утерянными многочисленные высокохудожественные и исторически значимые предметы, хранящиеся в православных церквях, монастырях и молитвенных домах[72].

К середине марта все более очевидными становились трудности, с которыми столкнулись власти при выполнении постановления ВЦИКа. По существу, изъятие и не начиналось. На местах шли затяжные и трудные переговоры между верующими и властями. Последние на первых порах не торопились с применением принудительных мер и ограничивались тем, что принимали отдаваемое добровольно.

По мере проведения учета ценностей в храмах становилось ясно, что предположения об их количестве явно завышены. Во-первых, в годы Первой мировой и Гражданской войн многое из хранившегося в культовых зданиях оказалось утраченным, в том числе и вывезенным за рубеж бежавшими белыми частями. Во-вторых, набирал ускорение стихийный процесс сокрытия верующими наиболее ценной церковной утвари. В-третьих, верующие отвергали принудительное изъятие, и было ясно, что в наиболее богатых церквях полное изъятие могло быть проведено только насильственным путем.

Возникал вопрос: как быть? Отступить, довольствуясь добровольными пожертвованиями? Искать компромисс с религиозными центрами? Или пойти на крайние меры, не останавливаясь и перед военно-административным насилием? Колебались все: и «наверху» — члены политбюро и Президиума ВЦИКа, Совнаркома и ЦК Помгола, и «внизу» — партсовработники и актив в губерниях, городах и районах.

Но имелась и иная точка зрения; придерживавшиеся ее затруднения с изъятием ценностей склонны были видеть в противодействии узкой группы лиц из числа руководителей религиозных организаций, преследующих, как они считали, некие корыстные цели. К тому же, уверяли они, повсеместно хромает организация работы по изъятию ценностей, распространены недопустимые либеральничанье и уступки религиозным обществам.

Наиболее ярким представителем этой группы был Лев Троцкий. Воспользовавшись трагическими событиями в городе Шуя Владимирской области, где 15 марта имели место волнения при изъятии ценностей из церквей, он фактически шантажирует политбюро опасностью вооруженных столкновений вокруг храмов по всей стране и в письме членам политбюро формулирует свои 17 тезисов плана проведения кампании по изъятию ценностей. В них предусматривались: бурные агитация и манифестация на местах за изъятие; внесение раскола в православное духовенство и поддержка той его части, что выступала за безусловное выполнение постановления ВЦИКа; постоянное наблюдение, контроль и арест лиц, противящихся изъятию; применение военной силы и полное изъятие в кратчайшие сроки, не останавливаясь ни перед чем.

В качестве первоочередных «жертв» изъятия рассматривались наиболее богатые городские храмы, прежде всего те из них, где служили «лояльные попы». Предварительным условием выдвигались такие меры, как активная пропаганда и агитация среди населения с подключением к ним представителей голодающих губерний, сосредоточение вокруг храмов частей особого назначения (ЧОН), коммунистов и сочувствующих. Всю кампанию намечалось начать не позднее 31 марта и рекомендовалось провести ее в кратчайший срок[73].