Ольга Михайлова - Молния Господня Страница 58

  Красиво мысливший философ, бесконечно человечный, конечно, не отдавал себе отчет в том, что кровавый преступник, вроде Цезаря Борджа, тоже чувствовал за собою право быть собой, тоже находил наслаждение в своей свободе и тоже был эстетом, мнения коего отличались от академических суждений Помпонацци только направленностью, но формально вполне им соответствовали. Борджа тоже был человеком, мечтавшим быть освобожденным от Бога и гнета Истины, и признававшего только свои внутренние нужды и потребности...

  Эх, Перетто....

  Но потом сердце Вианданте смягчилось. Он не мог осудить Помпонацци. Просто не мог. Он любил, и любя, прощал. "Все приверженцы смертности души были мужи нечестивейшие и преступнейшие - как жалкий Эпикур, нечестивый Аристипп, безумный Лукреций, Диагор, прозванный безбожником, впавший в скотство эпикуреец Сарданапал и все, чья совесть отягощена позорными преступлениями. И, напротив того, мужи святые и праведные, с незапятнанной совестью, твердо провозглашали бессмертие души..." Ведь схоласт-Перетто и это проронил. Он знал и это.

  И еще... трактат Помпонацци был... душным и тяжелым. Империали задохнулся в нём, и понял тогда, как мучительно должен был страдать Пьетро, обретаясь в мире своих гибельных, противоречивых и зловонно пошлых мыслей. Благородство души заставляло его цеплятся за внутреннее богоподобие человека, высота помыслов предписывала выбор добродетели, но дьявол нашептывал ему мерзости и был услышан... Утратив веру в Бога, не каждый человек пойдет убивать, ибо утратит не божественный образ, а лишь стремление к Богоподобию. Потеряв веру в бессмертие своей души, не каждый накинет петлю на шею, но будет искать смысл своего бытия в ничтожных благах этого мира и томиться непонятной ему самому духовной жаждой. Но... но ведь Перетто понимал, что утрата веры в Бога и веры в бессмертие своей души - вовсе не обретения!! Это потери, самые страшные духовные потери человека! Зачем искушал? Зачем публиковал свои искусительные для подлецов и убийственные для простецов мысли? Зачем?

  Почему Помпонацци, не сумев доказать ни смертности, ни бессмертия человеческой души, сделал добровольный выбор в пользу её распада? Кто неволил тебя, Перетто? Вести себя нравственно из любви к добродетели? К добродетели, отрицающей Бога, не знающей Его? Что было с твоей головой, Перетто? Что было с твоей душой?

  Джеронимо вдруг напрягся всем телом. Мысль пронзила его. Что стало с душой человека, отстаивающего... нет, того, кто свободной волей предпочел смертность - бессмертию? Что с ней стало в Вечности?

  Империали тяжело вздохнул, ощутив нечеловеческую усталость, почти изнурение. Начал тихо бормотать слова молитвы - да вразумит его Господь, ибо его понимание иссякло. Заблудившийся путник, забредший в трясины духа, или злонамеренный убежденный еретик? "Господи... Я не могу его осудить. Я люблю его. Он столько дал мне... Я не хочу отрекаться - я хочу любить его. Дай мне ответ, ибо разум и любовь спорят во мне...". Молитва его вдруг прервалась - Тереза уронила пустое ведро на кухне, вошёл Элиа и осведомился, что делать с капеллой?

  Вианданте был рад отвлечься от скорбных мыслей.

  "Хорошо. Давай порассуждаем. Дети, в основном, сироты, живут при монастыре. Поют в хоре. И вдруг пропадают один за одним. Глупо видеть в этом случайность. Отправляйся туда сам. Найди Бельтрамо. Допроси певчих из капеллы. Узнай, с кем дружили пропавшие дети - Тони Чиело, Марио Виатти, Бруно Катандзаро. Что было у них общего? Дружили ли между собой? Были ли красивы? Особо - о последних днях. Уточни, кто чаще всего бывал в капелле. Мне подозрителен этот меценат, как там его, Пасколи. Что о нём известно?". Элиа задумался. "А почти ничего". "Тем больше оснований для подозрений. Приставь к нему человека. Ещё - подъезжай туда, в капеллу, с эскортом. Возьми Салуццо. А я съезжу к донне Мирелли".

  Элиа отправился в Трибунал, а Джеронимо, едва потерял Элиа из виду, направился было к старому дому дельи Элизеи, но неожиданно свернул в полутёмный квартал у Храмовой площади, пересёк в зимних сумерках двор Клезио и растаял у входа в капеллу. По счастью, в местной капелле старинной постройки, заложенной, как свидетельствовала надпись под куполом при Его Святейшестве Бенедикте IX, любая колонна была защитой, а бесчисленные ниши могли скрыть отряд денунциантов. Инквизитор затаился в одной из них тем проще, что капеллан репетировал новый хорал. Вскоре появился и прокурор-фискал.

  Допрос Элиа провёл неплохо, но извлечь из него ничего полезного не удалось, кроме вскользь брошенного замечания синьора Бельтрамо, что все пропавшие были, и вправду, милыми мальчуганами, красивыми, как ангелы. Никто не запомнил точной даты пропажи, никто не помнит, кто был в капелле в то время. Покидая храм, Элиа неожиданно вздрогнул, заметив в нише Вианданте. Сделал вид, что разглядывает портики капеллы, оперся спиной о край колонны, и услышал за плечом шёпот. "Поезжай в Трибунал, а через десяток минут возвращайся. Один. Оставь Салуццо с лошадьми неподалеку". Элиа отвалился от колонны и, раскланявшись с капелланом, вышел. Джеронимо рассчитывал, что если хозяин ломбарда замешан в деле, он не замедлит, увидев проходящий мимо его окон эскорт Трибунала, зайти в капеллу, тем более, он не мог не заметить, что прокурор пробыл там не меньше часа. Оставалось ждать.

  Но пожаловал некто совсем нежданный. Вертлявого тонконогого человека с мелкими чертами изрытого оспой лица Вианданте никогда не видел в городе, хотя за минувшие полгода успел узнать многих. Было впечатление, что он тщился быть похожим на свободного художника или вольного школяра, но выглядел скорее как комедиант. Во всей его фигуре ощущалось движение какого-то непристойного вихляющегося танца, черты лица казались резиновыми, растягивающимися в любом направлении. Омерзительнее всего был рот, большой и тонкогубый, в движении обнажавший не только зубы, но и мокрые десна.

  - Что здесь делали эти люди, Бельтрамо? - голос незнакомца был немного резок, а стены капеллы отчетливо усиливали звук.

  - Это из Трибунала, Андреа.

  - Что им тут надо?

  - Это из-за пропажи певчих.

  Ответа Вианданте не услышал, а чуть выглянув из ниши, увидел, что незнакомец, сжав губы, гневно оглядывает Бельтрамо. Наконец его визгливый голос прозвучал в тишине - причём, на октаву выше.

  - Откуда они узнали, чёрт вас возьми? Вы донесли?

  Бельтрамо растерялся. Сейчас он уже жалел о своем разговоре с инквизитором, но одновременно и явно недоумевал по поводу столь резкой реакции собеседника. "Ведь дети пропали, Андреа". Неожиданно по капелле ощутимо пронесся порыв ветра, одновременно стукнула входная дверь.

  Это был не Элиа. Денунциант ходил бесшумно, как кошка, и либо уже был здесь, либо на подходе, но так он зайти не мог.

  На сей раз Вианданте испытал удовлетворение от своей двойной правоты. В дверях появился хозяин ломбарда.

  - Что вы придумали, Джулиано? - голос Пасколи свистел еле сдерживаемой яростью.

  - Я думал, синьор Пасколи...

  - Умолкните! По моей просьбе Клезио назначил вас капелланом, не то вам пришлось бы вечно прозябать в своей дыре Сан-Бенезио, а вы вдруг начали лезть не в свое дело. Я же говорил вам, что это всё пустяки, и не стоит обращать внимание. Кто надоумил вас донести? - Бельтрамо потерянно молчал. - Убирайтесь отсюда, - зло проронил Пасколи, и капеллан поспешно вышел. Джеронимо терпеливо ждал. Но больше ничего не услышал, лишь заметил, что Пасколи многозначительно и мрачно переглянулся с неизвестным ему Андреа. Вианданте утвердился в своём предположении. Эти двое были замараны. Но являлись ли они сами содомитами или чьими-то поставщиками? Это предстояло выяснить. А главное, где дети? Те медленно пошли к выходу, к счастью, как раз в сторону Вианданте.

  - В конце концов, - примирительно заметил вертлявый, - что они могут доказать и что обнаружить? Поищут и угомонятся. Следов нет.

  Негоциант мрачно выслушал. Он почему-то напомнил Джеронимо старого толстого кота. Лицо его заметно отяжелело и обрюзгло, но движения были плавны и исполнены какой-то почти женственной грации.

  - Этот бешеный доминиканский пёс не успокоится, - заметил между тем Пасколи, - Надо кинуть ему кость и направить по другому следу. Найди Джордано, пусть заберет малыша Томазо, и отвезет братца в монастырь. Щенок пропадет, но потом найдется. Целый и невредимый. Пропадет пусть после того, как его увидит утром капеллан. Поддержи этого идиота Джулиано в поисках. Я завтра буду у Клезио. Понял?

  Андреа кивнул. Оба вышли. Джеронимо сидел в нише, обхватив голову руками, когда легкий шорох дал ему понять, что Элиа рядом. Он поднял голову, и Леваро ужаснулся мертвенной бледности его лица. "Надо проследить за..." Элиа махнул рукой, давая понять, что всё уже сделано.

  - Кто этот Андреа?