Дитрих Киттнер - Когда-то был человеком Страница 17

В радиорепортаже с места события, транслировавшемся на следующий день, можно было услышать, как репортер Дитер Буб, описывая ночное побоище, говорил в микрофон (в его голосе слышались слезы): «И это называется демократией, когда так обращаются с гражданами, с людьми?»

В половине третьего все было кончено. Я сумел избежать ареста. В тот момент, когда на нас набросились полицейские, я был занят тем, что оттаскивал раненого едва державшегося на ногах демонстранта из опасной зоны. Потом я попробовал вернуться, но тщетно: меня не арестовали, а огрели дубинкой. 15 или 20 раненых и промокших до нитки демонстрантов, которым удалось избежать ареста, сразу после всего пережитого собрались в клубе. Исполненные чувства гнева и горького отчаяния, мы предприняли еще одну безумную попытку продолжать блокаду. Но на этот раз полиция ограничилась лишь тем, что разогнала нас, заставив предварительно некоторое время постоять лицом к степе, после чего, к всеобщему изумлению, отпустила всех. Вероятно, камеры к этому времени были уже переполнены.

Снова собравшись в клубе, мы попытались проанализировать ситуацию. Кого арестовали? Те, кому удалось уйти, могли завтра утром собраться у здания, где держали арестованных, требовать освобождения товарищей. У большинства наших друзей телефоны не отвечали, мы вносили их имена в список «вероятно арестованных». Те, до кого удалось дозвониться, обещали завтра в семь утра прийти к зданию полицай-президиума. Если окажется, что наших товарищей запихнули куда-то в другое место, мы все вместе двинемся туда.

В пять утра я позвонил в полицию и, используя некоторые профессиональные выражения, выдал себя за адвоката, который якобы только что вернулся из поездки и узнал, что некоторые из его подзащитных находятся под арестом. И тут произошло неожиданное: мне действительно зачитали длинный список арестованных. Их было 48 человек, место содержания под стражей – полицай-президиум.

В шесть утра мы вызвали по телефону настоящего адвоката, а в семь стояли уже перед зданием. Нас было 150 человек. Полицейские испуганно выглядывали из окон. Мы запели боевые песни рабочих, скандировали, пытаясь приободрить арестованных товарищей, чтобы показать им: мы с вами. Наконец из правого крыла тюрьмы услышали ответ. Теперь мы твердо знали: наши соратники действительно находятся здесь.

В участке мы сперва потребовали немедленно освободить всех, а когда нам отказали, стали настаивать на том, чтобы нам по крайней мере дали возможность встретиться с арестованными. Когда мы в полном составе набились в комнаты и коридоры участка (каждый пришел якобы «по своим делам»), полицейские ввиду своей малочисленности посчитали за благо не затевать с нами потасовку в помещении. В конце концов было дано разрешение составить «контрольную комиссию» из четырех человек, проинспектировать камеры и поговорить с арестованными.

Условия содержания наших друзей оказались просто ужасными. Их, промокших, дрожащих от холода, затолкали по 6–8 человек в неотапливаемые камеры, рассчитанные максимум на 2–3 лица, и даже не дали одеял. Один из демонстрантов, у которого был диабет, рассказал, что у него отобрали жизненно необходимый для него инсулин и не разрешили сделать укол. О мерзких оскорблениях и издевательствах говорили все. Контрольная комиссия настояла на том, чтобы каждому арестованному выдали по одеялу, а больному был сделан укол. Кроме того, все должны получить завтрак с горячим кофе. Сигареты мы запасливо прихватили с собой.

В 10 утра появился адвокат, и после длительных переговоров – а за окном между тем время от времени скандировали, требуя ускорить дело, – полиция после обеда нехотя начала отпускать первых арестованных.

Вот тогда и появился один из главных записных ораторов так называемого «антиавторитарного» крыла ССНС, свежевыбритый и хорошо выспавшийся. Всю ночь мы безуспешно пытались до него дозвониться и, поскольку его телефон не отвечал, занесли его в список «вероятно арестованных». Сделали мы это еще и потому, что твердо знали: его жену тоже забрали. Теперь он с важным видом заявил, что после стресса, пережитого во время демонстрации, он должен был принять большую дозу снотворного и потому, к сожалению, не слышал телефонных звонков.

Все мы были настолько измучены, что отложили намеченное на вечер открытие клуба, хотя «Клуб Вольтера» и без того практически уже стал центром ганноверской внепарламентской оппозиции.

В дальнейшем клуб очень скоро превратился в эффективный центр проведения акций. Так как в нем, как правило, всегда можно было встретить кого-нибудь из лидеров различных группировок внепарламентской оппозиции, было несложно оперативно реагировать на актуальные события дня, проводить совместные акции. Порой, буквально через несколько минут после того, как средства массовой информации сообщали об очередном политическом скандале, импровизированный комитет по координации действий уже обсуждал формы протеста. Безупречно функционировавшая система телефонного оповещения позволяла информировать о принятых решениях в тот же вечер или ночь широкий круг людей, которые наутро в свою очередь разносили новости по студенческим аудиториям, предприятиям, школам, так что и к обеду люди уже шли на демонстрацию. Такой способ оповещения не мог обеспечить сохранность тайны, но этот недостаток компенсировался за счет эффекта неожиданности и быстроты. Политические деятели и полицейское руководство часто оказывались захваченными врасплох и неподготовленными к нашим действиям.

Особая заслуга в проведении блиц-акций принадлежала группе молодых типографских рабочих и учеников под названием «Молодые графики», которые постоянно посещали «Клуб Вольтера» и были среди его основателей. Многие из ребят работали в маленьких частных типографиях, и кое-кто имел свои ключи от них. Частенько по эскизам и наброскам, изготовленным в десять вечера, к полуночи были уже напечатаны листовки или плакаты – кто-нибудь из ребят без ведома шефа добровольно работал сверхурочно.

Крупные демонстрации – например, против чрезвычайного законодательства, против запланированных в нарушение конституции «превентивных арестов» или фашистского переворота в Греции – явились результатом тщательной подготовительной работы клуба, сравнимой разве что с действиями генерального штаба.

Порой достаточно было повесить листок с объявлением на доску информации, написать на плакате, извещающем о собрании НДП или другого реваншистского сборища, на объявлении об открытом заседании в городской ратуше всего два слова: «Мы придем!» – и можно было быть уверенным, что на данное мероприятие пойдет около сотни критически настроенных сторонников внепарламентской оппозиции.

Моим любимым детищем среди проводимых в клубе мероприятий было одно, которому я дал название «Перекрестный допрос – органы власти под микроскопом». Эта дискуссия в форме вопросов и ответов проводилась раз в месяц. Лица, представавшие перед публикой, попадали под такой обстрел, что чувствовали себя крайне неуютно. Каждому из них отводилось максимум пять минут на выступление, потом раздавался удар гонга, и обреченный отдавался на растерзание толпе. По действовавшим правилам нельзя было отказываться отвечать на какой-то вопрос или давать уклончивые ответы.

Поначалу мне удавалось чаще всего приглашать для участия в дискуссии людей, которые и без того симпатизировали внепарламентской оппозиции. Однако, когда газетные рецензии подтвердили респектабельность и корректное проведение этих мероприятий, вскоре и представители буржуазного лагеря осмелились предстать перед публикой – и каждый раз с треском проваливались. Даже если они были уверены в прочности своих аргументов, искушенная в горячих дебатах аудитория с наслаждением набрасывалась на них и не оставляла камня на камне от очередной пустопорожней фразы. Только один раз сотруднику журнала «Шпигель» удалось сравнительно без потерь покинуть место дачи свидетельских показаний. Но он был исключением.

Задумывая эту серию, мы с самого начала решили как-нибудь заманить на скользкий лед представителей газеты «Бильд» и бундесвера. И вот однажды отважный министр юстиции земли Нижняя Саксония, рискнувший принять участие в этом мероприятии, отвечал в ходе, «перекрестного допроса» на вопросы о праве на демонстрации. И конечно, благополучно плюхнулся в лужу! А затем, уже за стойкой бара, в обычной манере политика бросил представителям прессы: мол, «не так уж и страшна эта внепарламентская оппозиция, как ее малюют» (говорят, что за это высказывание он имел потом неприятности в своей партии). Вот тут-то нам и показалось, что настал подходящий момент… Мы направили вежливое приглашение «на ринг» редактору ганноверского издания «Бильд», известному всему городу заносчивому типу, и тот дал согласие. В конце концов на карту был поставлен престиж газеты.