Михаил Литов - Клуб друзей китайского фарфора Страница 3

Нас, смутился Петенька, всех поголовно лечили, и ничего он не напутал и не наврал. Петеньку покоробил сержантов вопрос, однако он не растерялся и звенящим неудержимой правдивостью голосом поведал, что ему в той больнице в конечном счете удалили гланды и сделал это доктор Голгофер, иудей, который имеет отчетливые настроения неудовольствия и метит выдвориться на Сион, зашив под шкуркой своей собаки драгоценности, принадлежащие государству по причине их прямого отношения к произведениям искусства. Откуда такие сведения, такая исчерпывающая информация? А они все такие, ответил Петенька, они Христа предали и продали, а после этого уже ни перед чем не останавливаются. И сержант перепоручил ребят какому-то штатскому в сером плаще, и этот человек, прячущий под плащом свои легионерские доблести, человек с немного печальным и усталым лицом, но пронзительным, проницательным, цепким взглядом, терпеливо и даже с интересом выслушал юношей-повествователей, рассказ которых отчасти уже отдавал заученностью. А после он принялся весьма энергично засылать их, забрасывать и закидывать с целью разведки в разные бойкие места, где танцевали, пили, приторговывали незаконно, где имена заменены были кличками, где можно было встретить людей, игравших, оказывается, большую роль в жизни города; но жизнь, в которой эти незаурядные люди играли большую роль, была жизнью тайной, отвратительной, ужасной, жизнью городского дна, и не удивительно, стало быть, что наши юноши, Петенька и Захар, ничего о ней прежде не знали,

Родина моя, милая отчизна,

Мне девчонкой локон даден, - что это за признак?

Устраивал ты праздники, пирушки, приглашал развязных бабенок, им говорил: дома делайте что хотите, а на людях ведите себя прилично, потому как общество благонравно и от нас требует благонравия. А им что, они согласны. Ты же, напившись, крепко захмелев, пускался в буйства, вытворял непристойности, от чего бабенки приходили в ужас, восклицая: Боже, сохрани и спаси от такого благонравия! Но разве ты и в своей потрясающей аморальности, в своем падении и самоистреблении не был выше всех этих разбегающихся, жмущихся по углам крыс, не был выше их обывательского ужаса, их испуга и гнева? Смешно вспомнить, что даже самые безобидные твои шутки выводили их из себя. Ты только вставишь ядреное словцо или сморкнешься на стену, а они уже пищат: этот человек пьян, он на грани беспамятства и безумия, нам тут делать нечего! Господи, какие слухи ходили о тебе, какие сплетни! Оно верно, что ты не тот человек, на которого я мог бы положиться в трудную минуту, и сколько раз ты не протягивал мне руку помощи, когда я в том особенно нуждался, что греха таить, бывало, что ты отворачивался от меня, как совершенно чужой человек, не слушал моих суждений, не понимал моей правды, замыкался в себе и никого не хотел видеть, слышать, понимать, даже меня, но невзирая ни на что я тебя люблю, и нет у меня второго такого друга, как ты. Что за переворот произошел в тебе? С чего начались твоя растерянность и опустошенность? С тобой не сладить нынче... Наверное, твой отход, твое паническое бегство от жизни, от судьбы, от того, что поэт назвал вечным боем, начались с того, что ты как полюбил необычайно, диковато, так и сам стал дичиться, - не настаиваю на этой гипотезе, но счел своим долгом ее высказать. Я только представить не могу, угадать не могу, в кого же (или во что) ты так фантастически влюбился, что вся твоя жизнь перевернулась и ты и думать забыл о покое, о карьере, о своем будущем, на все махнул рукой... А? Что случилось? Что так потрясло тебя? Почему ты стал не как я? Я-то живу на всю катушку, а ты, ты словно в воду опущенный... Веселишься порой с дружками, а у самого словно камень на душе... И все это из-за женщины? Ну, если так, была то девица, разумеется, что надо, у тебя ведь глаз наметанный, а ум светлый, и ты людей насквозь видишь... и все такое прочее...

Сунул локон я в карман.

Что мне делать дальше?

Вижу - снова балаган!

В нем я выпил водки даже.

А на смертном одре расскажешь мне все, откроешь душу?

Или все не так, Никита? И никогда не узнать мне правды? Или нет у меня права знать?

Ты Захара своими проповедями отвратил от разведывательной деятельности. Паренек, уподобляясь тебе, построжал и нахмурился на существующие порядки. Тогда и его картонно-гороховый друг Петенька нахмурился тоже, углубился в размышления, показывая возмужание. Ты окружил себя этими ребятами как апостолами, даром что Петенька пораскинул мозгами отнюдь не в твою пользу и размышления его сводились, главным образом, к тому, как бы получше составить очередное донесение на тебя. У Захара с Петенькой на этой почве разгорелась настоящая война слов, взаимных обвинений и проклятий, но пили они твой херес, за твой счет, и это заставляло их мириться с присутствием друг друга.

Не в моих силах разгадать загадку твоей жизни. Куда мне! Я для этого слишком правильный.

Захар в невыразимом счастье, что прощен и согрет человеком, сведения о котором собирался поставлять в участок, человеку в сером, человеку в сомнительно штатском, был сам не свой, Захар процветал, купался в лучах славы новообращенного. А Петенька, выпив твоей водки, выходил из роли одержимого идеей юноши, тоже хотел процветать, увлажнялся и размякал, приплясывал, благоухания, которые сразили бы даже видавшего виды человека в сером, шли от него, он не без юмора рассказывал о протоколах, создававшихся его рукой после удачных, плодотворных посещений бойких мест. И ты заставлял его зачитывать вслух эти протоколы, как бы декламировать перед твоими гостями.

"... и в 18 часов я пришел к Дворцу Спорта, где на сегодня намечались показательные выступления наших лучших фигуристов. Там собралась огромная толпа. В 18.30 пришел инвалид с одной ногой, который известен тут как Кеша. Он последовательно подходил ко всем людям без разбору и о чем-то говорил с ними, я же по данным, проистекающим из надежного источника, хочу сделать умозаключение, что этот Кеша противоправно торгует билетами по завышенной цене. Многие и покупали у него, отчаявшись достать в кассе или хотя бы с рук такие билеты, которые бы не содействовали развитию спекуляции. Вскоре к Кеше приблизился молодой парень в меховой куртке, который, судя по его игривому и приветливому поведению, Кешу хорошо знает, а вообще-то хрен их разберет. Знаю только, что если бы мог так же запросто подойти к Кеше, как этот парень, я бы давно вывел его на чистую воду, но дело безопасности, в том числе и моей личной, обязывает меня стоять в стороне, издали наблюдая за правонарушениями совершенно обнаглевших преступников, а потому я хотел бы получить на будущее такие инструкции и наставления, которые научили бы меня сливаться с толпой, с массами, и незамеченным проникать в логово нашего врага. Статочное ли дело, что любой желающий купить билет беседует с Кешей как ни в чем не бывало, а я не смею и рта раскрыть. С 18.40 до 18.45 Кеша и парень в меховой куртке о чем-то говорили поодаль, потом парень ушел в неизвестном мне направлении, а Кеша отправился на угол, где, как я уже писал, расположена пивная. Из пивной он, заметно повеселев, вернулся с парнем по кличке Пурга, а также с Никитой, который тоже тут часто бывает и часто в нетрезвом состоянии. Я сделал коллеге Захару, чтобы он подслушал разговор этих троих, но Захар словно прилип к перильцам у кассы и был так напряжен, что стал целиком оторопелый, а потому имел подозрительный для всякого опытного преступника вид. Тогда я остановился за спиной у Кеши и, вращая головой, как делают зеваки, прислушался к их разговору. И это уже не первый раз был у меня такой метод. Кеша и Пурга стали шнырять по толпе, торгуя, по моим предварительным умозаключениям, билетами, а Никита пристал к какой-то девушке, навязывая ей связь, и по обрывкам их разговора я уловил, что он предлагает ей весело провести время. В 19.15 часов и минут этот Никита, оставив девушку в покое, вдруг подошел ко мне и спросил: хочешь билет? Я незаметно сделал знак коллеге Захару, чтобы он не трепыхался и не беспокоился обо мне, потому что я сумею сориентироваться в создавшейся сложной обстановке, а его непредвиденная реакция может только нанести ущерб нашему делу и ухудшить мое положение, и после этого ответил, что нет, никакого билета я не хочу. Тогда Никита спросил, что же я тут делаю, и мне показалось подозрительным, что он так спрашивает, ведь он мог догадаться, кто я и зачем сюда пришел. Оглядевшись по сторонам, я пришел к выводу, что Кеша отрезал мне все пути к отступлению, поскольку они задались целью пресечь мою деятельность. Обеспокоила меня и судьба коллеги Захара, у которого, как мне представлялось, еще были шансы на спасение. А на случай крайней опасности у нас с ним был припасен особый сигнал, как бы пароль, объявляющий тревогу, и я, собравшись с духом, что было мочи закричал: над Дворцом Спорта сгущаются тучи! Правда, впопыхах я немного напутал, поскольку эти слова про тучи нужно было, по нашему уговору, произносить тихо, на ухо, когда кто-нибудь из нас замечал приближающихся преступников, а для объявления тревоги и бегства как раз и было бы достаточно, если бы я сам первый дал стрекача. Но коллега Захар все равно почуял что-то неладное и помчался прочь быстрее зайца. Не понимая причин моего крика, Никита спросил, зачем я это сделал, а я уже решил на все его вопросы отвечать так, чтобы ничем не выдать свои истинные намерения, и сказал, что он ошибается, если думает, что я действительно кричал, мне кричать тут, возле Дворца Спорта, решительно ни к чему, тем более что я тут вообще ничего такого особенного не делаю. Он как-то загадочно и зловеще ухмыльнулся, посмотрел на небо, сказал: чудны дела твои, Господи, - после чего предложил мне сбегать за водкой, которую продавали кварталах в трех от Дворца. Я прикидывал и так и этак, гадая, достойно ли меня, уполномоченного человека, бегать за водкой для преступных элементов и не лучше ли мне остаться на моем посту. Но Никита требовал определенного ответа, и я подумал, что имеет смысл сбегать. Во-первых, это как-то соответствовало тому, что на моих глазах уже проделал коллега Захар, а во-вторых, даже если я не догоню коллегу, по дороге в магазин я получу возможность более спокойно и разумно составить план дальнейших действий. Кроме того, если Никита пригласит меня распить с ним и с его дружками эту водку, я, следовательно, не мешкая сойдусь с ними поближе, лучше узнаю их, хорошо разберусь во всех их темных делишках. Никита протянул мне деньги, я взял и пошел было, но напоследок, чтобы показать ему, что я, мол, тоже стреляный воробей и за дурачка держать меня нечего, спросил у него: а что, если я с этими денежками сбегу? Он рассмеялся и сказал: с такой-то суммой? брось, я ведь знаю, что ты совсем не тот, за кого пытаешься себя выдать. И я пошел за водкой..."