Лев Гурский - Роман Арбитман: биография второго президента России Страница 21

«Не прошло время ужасных чудес», — сокрушался знаменитый польский писатель-фантаст Станислав Лем, чей старенький «ровер», буквально испарившийся с автостоянки в Кракове, материализовался в Шатойском районе Чечни — перекрашенный, с другими номерными знаками и всего с десятком километров пробега на счетчике.

К концу 1994 года в Москве поняли: надо что-то делать. Дудаев хоть и не отказывался от переговоров с Кремлем, сам, похоже, не знал, как выпутаться из ситуации без ущерба для национальной гордости. В свою очередь, горячие головы вроде министра обороны России Павла Грачева нетерпеливо подталкивали Бориса Ельцина к силовым действиям, и немедленным. «15 ноября на заседании Совета безопасности в Кремле, — пишет Ельцин в своей мемуарной книге «Президентский марафон» (2000 год), — я изложил аргументы и сказал: какие будут мнения «за» и «против»? Что нас ждет? Что изменит ситуацию с Чечней? Арбитман, получивший слово одним из первых, ответил лаконично: «Танки». И подмигнул Грачеву…»

«Решение, которое предложил Роман Ильич на заседании Совбеза, было гениальным, — восторженно комментирует Р. Медведев. — Уступив в малом, мы смогли победить в главном, не уронив при этом собственного достоинства». По мнению А. Филиппова, «Арбитман доказал, что макиавеллизм в разумных дозах особенно эффективен на Кавказе, где форма важнее сути». У М. Такера читаем: «Роман Ильич хорошо все продумал и нашел у дудаевской команды уязвимое место. Если противостояние Москвы и Грозного нельзя было снять, его можно было перевести в иную плоскость».

Вновь процитируем «Президентский марафон» Б. Ельцина: «Услышав слово «танки», Грачев радостно потер руки: «Вот и я о том же! Правильно! Нечего с ними цацкаться. Час — и мы в Грозном. Возьмем в заложники Дудаева и Яндарбиева, попросим за них приличный выкуп, и из этих денег Минфин всем пенсии прибавит. Главное, мне на это дело и нужно-то всего два десятка Т-60 или дюжина Т-72…» Арбитман покачал головой: «Я не про ваши танки говорю, Павел Семенович!» — «А про какие же, про американские, что ли?» — поразился министр обороны. «Гораздо лучше — японские, — улыбнулся мой помощник и, обратившись ко мне, спросил: «Извините, вы стихи когда-нибудь писали?..»

Удивительно, но до Арбитмана никто из администрации Ельцина не задумался о том, что же именно так тесно связывает президента Чечни Джохара Дудаева с вице-президентом Зелимханом Яндарбиевым. Почему кадровый офицер вдруг приблизил и возвысил выпускника Литературного института и автора нескольких сборников поэзии?

«Роман Ильич провел долгое и обстоятельное расследование, собрал факты и на их основании установил…» — такой торжественный зачин использует в своей книге Р. Медведев. На самом деле Арбитману хватило трех часов в кремлевской библиотеке.

Первым делом он внимательно просмотрел подшивку многотиражной газеты Прибалтийского военного округа «За Родину!» за 80-е (до 1990 года будущий президент Чечни служил в Тарту). В четырех номерах нашлись статьи генерала Дудаева на тему воспитания советских воинов. Публикации эти оказались пронизаны не столько коммунистическим ригоризмом, сколько аскетическим духом самурайского служения. Каждая статья открывалась необычным для наших широт пятистрочным нерифмованным стихотворным эпиграфом.

Затем Арбитман отыскал книги Яндарбиева, без пользы перелистал «Сажайте, люди, деревца» (1981) и «Знаки Зодиака» (1983), дошел до сборника «Цветущие вишни» (1990) — и обо всем догадался.

Яндарбиев, вероятнее всего, увлекся искусством танка еще в Москве, во время учебы в Литинституте, когда посещал семинар известного япониста Николая Федоренко. Дудаев же впервые узнал о средневековой поэзии страны Восходящего Солнца от профессора Тартуского университета Юрия Лотмана, на лекцию к которому, переодевшись в цивильное, генерал однажды заглянул (больше из праздного любопытства, чем с конкретной познавательной целью).

Оба будущих лидера Чечни сразу полюбили 31-слого-вую пятистрочную японскую стихотворную форму — не только за лаконизм и отсутствие приземленных рифм, но и за тонкую, еле заметно вибрирующую ткань образа. «Делайте акцент на недосказанном. Главное то, что за словами», — читаем в статье Дудаева «Выше уровень армейского мастерства!»(1985). «Главное — не сказанное, а недосказанное, — как бы вторит ему Яндарбиев в предисловии к «Цветущим вишням». — Быстро исчезает красота; в душе остается только замирающий отзвук, нагори — воспоминание чувств».

Теперь-то мы знаем, что в начале 90-х годов в руководстве Чечни, — благодаря усилиям президента республики и его зама, — культ японской поэзии укоренился и дал побеги. Полевой командир, не способный отличить танки от хокку, считался неудачником.

Дело дошло до того, что неумение сочинить пятистишие могло стать реальным препятствием для кандидата на ответственный пост — к какому бы влиятельному тейпу ни принадлежал претендент. Даже заслуженный Шамиль Басаев, предпочитавший танкам Басё тексты группы «Любэ», не смог подняться в должности выше вице-премьера. И, напротив, Аслан Масхадов и Беслан Гантамиров, которые вслед за Дудаевым и Яндарбиевым вполне оценили танки и научились самостоятельно их слагать, сделали блестящую карьеру: первый стал при Дудаеве премьер-министром, второй — мэром Грозного…

На тонких душевных струнах вождей Чечни и решено было сыграть.

Вечером 15 ноября Совбез РФ под председательством Б. Ельцина одобрил распорядок действий, предложенных Арбитманом, а утром 17 ноября Роман Ильич уже вылетел в Грозный. У помощника президента России были все необходимые полномочия для ведения переговоров на самом высоком уровне. Сопровождал его всего один человек — скромный семидесятилетний Сайто Кобаяши, но для лидеров Ичкерии его присутствие было повнушительнее всех верительных грамот и надежней любой охраны: Кобаяши-сан, профессор филологии из Токийского университета, в мире считался самым авторитетным специалистом по средневековой японской поэзии. Ему и предстояло стать главным рефери будущего турнира в Грозном.

«Поэтическое состязание 24 ноября 1994 года оказалось достойной альтернативой боевым действиям, — пишет К. Исигура. — Два президента, Ельцин и Дудаев, на площади Минутка столицы Чечни при огромном стечении народа скрестили воображаемые мечи, чтобы высечь искру истины. Победитель определял условия договоренности сторон. Проигравший соглашался на компромисс». Как замечает А. Филиппов, «судейство было максимально честным и непредвзятым. И при этом Арбитман, похоже, заранее знал, кто именно победит…»

Ход исторического поединка двух президентов всем памятен, поэтому опустим подробности первых двух туров, во время которых участникам разрешалось принимать подсказки секундантов (у Ельцина ими стали его дочь Татьяна и Роман Ильич, у Дудаева — его племянник Слава и Аслан Масхадов). Поскольку фаворит не определился, третий тур — импровизация на заданную тему с ограничением времени — должен был стать решающим.

«Когда профессор Кобаяши, надорвав запечатанный конверт с темами, назвал два ключевых слова, — «ветер» и «листва», — Дудаев заметно напрягся, — вспоминает тогдашний пресс-секретарь Ельцина Вячеслав Костиков в книге «И я там был» (1999). — Слишком просто, нет ли подвоха? На несколько секунд генерал замешкался, потом решительно расправил плечи и объявил:

«Ветер коснулсяДубовой листвы в Грозном —Как священноеОмовение. Знаю,Что лето скоро уйдет»

Горцы дружно зааплодировали. Ельцин усмехнулся и почти без паузы выдал пятистишие:

«С уральских вершинСильный ветер срываетКрасную листву,Возводит плотину наБурной реке Енисей»

Теперь зааплодировали Павел Грачев и другие чиновники, приехавшие поболеть за президента России. «Енисей — это чтобы из ритма не выбиться, — громким шепотом уточнил глава МЧС Сергей Шойгу. — Потому что стихи. А вообще Енисей намного восточней Урала, мы туда на рыбалку летали». На Шойгу шикнул Коржаков, и министр стушевался. Дудаев пожал плечами и сказал:

«В горном потокеВетер плотину строитИз веток, но лишьКлена листва так слаба,Чтобы удержать воду»

Горцы опять устроили овацию своему президенту. В воздух взлетели сотни папах. Борис Ельцин по-бычьи нагнул голову, потер лоб, вздохнул. Думал секунд десять и потом проговорил:

«Белые цветыСнежинок кружит ветер.А мне кажется,Что это я вверх лечу,Так бела моя старость»

«Ошибка! — воскликнул Яндарбиев и притопнул ногой. — Ошибка! Кобаяши-сан, вы слышали? ПрезидентРос-сии забыл про листву!» Вся площадь Минутка зашумела и загудела: забыл, забыл! «Это я случайно оговорился, — поспешно объявил Ельцин, — что, президенту России разок и оговориться нельзя? Я хотел сказать не «снежинок», а «листвы». Ну, теперь-то правильно?» Профессор Кобаяши развел руками, а Масхадов, с трудом скрывая радость, отчеканил: «В «снежинках» три слога, а в «листве» — два. В итоге получается не 31 слог, а всего 30. Это нарушение правил, господин президент. Наша победа!» Ельцин насупился, пожевал губами. «Ну ладно, Джохар Муслимович, — сказал он наконец. — Все по-честному, ваша взяла. Берите столько суверенитета, сколько сможете откусить. Быть вам русским Квебеком! Но только чур — всякие безобразия, пожалуйста, прекратите. Чтоб больше никаких, понимаешь, разных там авизо. И чтобы людей не похищали. Вы страна или где?» Дудаев согласно закивал: «Конечно-конечно, не вопрос. Нам и самим, если честно, до чертиков надоела эта фигня!» Генерал только что одержал чистую победу и был счастлив. А счастливые люди снисходительны…»