Пелам Вудхаус - Переплет Страница 27

Результатом он явно остался доволен. Осмотрев сейф, он благожелательно улыбнулся. Сейф оказался, как он и предугадывал, легким. Одобрительно отозвался Слаттери и о стеклянных дверях, и о балконе. Тем благочестивым тоном, каким люди благодарят Провидение за щедрые подарки, он заметил, что все здесь как бы специально устроено, чтобы обеспечить взломщику сейфов незатруднительное бегство.

Но в тот момент, когда все шло так здорово и гладко, в атмосферу, источавшую спокойное удовлетворение, вторглась дисгармоничная нота. Несколько минут Слаттери лениво оглядывал комнату, как вдруг что-то стерло с его лица теплую удовлетворенность. Он напрягся, глаза у него расширились, точно бы он вдруг заметил змею.

— Да это женская спальня! — хрипло проговорил он, понизив могучий голос так, что осталось только шипение, словно газ вырывался из дырявой трубы. Но ни необычный голос, ни встревоженное лицо не подсказали Пэки, что грядет катастрофа. Ответил он спокойно, ничуть не озаботившись предзнаменованиями.

— Ну да, правильно. Это спальня миссис Гедж.

— Брат! — Глубоко взволнованный Слаттери вздрогнул. — Не хочется и говорить, но если так — твое предложение заморожено.

— Как это — заморожено? — удивился Пэки.

— Да так. Я выхожу из игры. Не смогу я.

— Что?!

— Да, сэр, — виновато, но непреклонно подтвердил Слаттери. — Не смогу, и все. В женской спальне взламывать сейфы меня не заставишь!

У Пэки перехватило дыхание. Его ошеломило подобное упрямство в человеке, которого он до сих пор принимал за весьма уравновешенного представителя мужского пола.

— Да почему?

— Потому. Вскрываешь ты сейф в женской спальне, и что дальше? Хозяйка просыпается и поднимает визг. А дальше? А дальше — тебе либо приходится нырять в окно, либо подскакивать к ней и душить. А я, знаешь, в жизни женщин не душил и начинать не собираюсь.

Сэра Галахада или шевалье Байарда подобные чувства побудили бы пожать руку Слаттери — очень уж они соответствовали высокому духу рыцарства. Неприятно говорить, но в Пэки они вызвали лишь раздражение.

— Господи, да неужели тебе ни разу не случалось грабить женские комнаты? Сколько уж ты занимаешься взломом сейфов?

— Да уж много лет.

— Ну вот видишь!

— Нет! Понимаешь, брат, раньше я действовал всегда с напарницей. Эх и работала девушка! Одно слово: мечта. Джулией ее звали. Бросила она меня, а в прежние времена мы были командой на загляденье.

— Не пойму, при чем тут какая-то там Джулия!

— Как оно ведь все шло. Напрашивалась она, чтобы ее пригласили во всякие такие гости, — объяснил Слаттери. — Имелся у нее класс. Если сейф стоял в дамской спальне, проскользнет она туда до меня, сунет даме под нос губку с хлороформом, и когда я являюсь, все улажено. Ох, ты представить не можешь, как же мне худо без Джулии! Прям дите без мамочки.

Слаттери жестоко сожалел о времени, которое поэты называют «дни минувшие», но Пэки находился не в том настроении, чтобы утешать его. Целиком сосредоточившись на своих терзаниях, он угрюмо задумался.

— Значит, не станешь добывать для меня письмо?

— Не могу. А скажи-ка, кстати, чье письмо-то?

— Сенатора Опэла.

— Нет! — покачал головой Слаттери. — Если б еще твое, может, и сделал бы натяжку, а для какого-то там сенатора…

— Так бриллианты же! Ты и их упустишь?

— И не напоминай! — жалобно взмолился Слаттери. — Больно подумать! Вот так! Уж прости. — Лицо его просветлело. — Однако погоди-ка! Устрой, чтоб тут спал Гедж, и наша сделка опять в силе!

Крывшийся в предложении подтекст, будто в его власти указывать хозяевам дома, где им спать, лишь усилил досаду Пэки.

— Как же, по-твоему, мне это устроить?

— Да какие проблемы! Вот стоит сейф, в нем эти брюлики. Разве можно даме тут спать? Подскажи ей, что ее, не ровен час, укокошат, она поймет! Если похожа, конечно, на всех этих дамочек.

— Нет, насколько я слышал, на других она не похожа.

— Хм, а я так думаю, точь-в-точь. Рассудит, как и все, что уж если суждено случиться убийству, пусть лучше укокошат ее муженька. Ты ей разобъясни. Подойди к ней и выложи: «Слушайте, миссис Гедж, опасно вам спать в одной комнате с брюликами. Не успеете оглянуться, какой-нибудь медвежатник взломает сейф, а как же тогда вы? Или голову вам прошибет, или глотку перережет. Вот что с вами приключится! Выметайтесь-ка лучше подобру-поздорову из этой комнаты, миссис Гедж, и пусть в ней спит ваш муж. А то и опомниться не успеете, как место, где вы спали, копы будут метить мелом». Мигом снимется с якоря.

Пэки призадумался, взвешивая совет. А что, вполне разумно. Такие доводы, пожалуй, произведут нужный эффект. Проблема в том, что трудновато ни с того ни с сего поднять подобную тему в светском разговоре. Такие сведения не обрушивают на женщину, едва познакомившись, посреди болтовни о том, как красива Бретань или какова сегодня погода.

— Ладно, подумаю…

— Подумай. Иди поспи еще, обмозгуй все. А я, раз уж на месте, осмотрюсь, что тут к чему. Случается, люди золотые часишки на туалетном столике позабудут или чего еще. А в наши дни случай упускать никак нельзя. Ты когда видел биржу в таком состоянии? То-то! Катится все на нуль, а я весь капитал вложил в акции. Вот и приходится тянуть что под руку попадет. Так вот.

Пэки и в голову не пришло вставать на пути приятеля, отважно пытающегося возместить убытки, причиненные колебаниями на мировом рынке. К тому же ему было очевидно, что никакие доводы не сдвинут Супа с высказанной точки зрения. Пока эта спальня будет женской, он несокрушим. И, пожелав ему спокойной ночи, Пэки отправился к себе.

Минут через десять, когда он уже лежал в кровати, ему показалось, что тишину шато нарушил отдаленный, неясный не то вскрик, не то вопль, но он почти заснул и не обратил особого внимания. Закрыв глаза, он провалился в сон.

От гостящих в доме всегда хотят узнать, как они спали ночью. Что касается шато «Блиссак», сон подавляющего большинства его обитателей был вполне удовлетворительным. Гедж спал хорошо. Джейн спала хорошо. Неплохо спала и мисс Путнэм. И Мэдвей выспалась тоже. Хорошо спал и Блэр Эгглстон.

И только Гордону Карлайлу выспаться не удалось. От обуревавших мыслей его лихорадило, он крутился и вертелся чуть ли не до утра, а когда ему наконец удалось задремать, его выдернул из сна не то вскрик, не то вопль — тот самый, который на минутку потревожил и сон Пэки. Недоумение, что бы это могло быть, опять не дало ему заснуть. Так что заснул он только на заре, но не прошло и двух часов, как солнечный свет, ворвавшийся в окно — он забыл задвинуть штору, — снова разбудил его.

Из кровати Гордон вылез только ради того, чтобы солнечный свет выключить. Но, очутившись у открытого окна, он высунулся, как и любой другой на его месте, оказавшийся у открытого окна ранним утром, взглянуть, какая сегодня погода.

Вид с третьего этажа расстилался просторный и манящий. Гавани, правда, из его окна видно не было, а вид на нее составлял особую гордость шато, зато многие другие красоты возмещали этот урон. Перед Карлайлом расстилались сады, весело пестревшие цветами, за ними — леса и затейливые домашние фермы. А над собой, подняв глаза, Карлайл увидел синее небо в воздушных перышках облаков, местных птиц, летевших по каким-то своим делам, двух-трех букашек, с десяток бабочек и чьи-то ноги, облаченные в серые брюки и заканчивавшиеся двумя башмаками необъятных размеров.

Ноги и приковали его внимание. И правда, когда увидишь ноги там, где ногам и взяться-то вроде как неоткуда, зрелище это завораживает. Разглядывая их, Карлайл откровенно зашел в тупик. Наскоро припомнив топографию дома, он заключил, что владелец их — если у них имеется владелец и это не попросту беспризорные, брошенные за ненадобностью ноги — сидит на подоконнике в спальне сенатора Опэла.

Карлайла обуяла жажда дополнительной информации. Вставать в такую рань он не привык, но если и была у кого веская причина, чтобы торопливыми шагами стряхнуть росу с травы и встретить солнце на горной лужайке, так это, безусловно, у него. Ведь только выйдя из дома и взглянув на ноги под менее крутым углом, можно было проникнуть в тайну.

На основе имевшихся свидетельств он сделал скоропалительный вывод — на подоконнике сидит сенатор. Только личность, известная своей эксцентричностью, может усесться на подоконник ни свет ни заря, да, строго говоря, и в любой час дня! А из коротких встреч с сенатором Гордон убедился, что эксцентричности у того достанет для любой формы самовыражения.

Но выйдя в сад, Карлайл убедился, что все его рассуждения ложны. Да, возможно, в сенаторе Опэле и трепетала струнка, соблазнявшая его усесться на подоконник. Вполне вероятно, наступит день, и у него даже войдет в привычку сидеть там. Но пока что — нет, не он сидел на подоконнике. В сидевшем изумленный Карлайл признал старого своего приятеля Супа Слаттери. Карлайл обнаружил Слаттери, а Слаттери обнаружил его.