Djonny - Сказки темного леса Страница 56

— Кто людям помогает, тот тратит время зря! — веско заявил он. — Хорошими делами прославиться нельзя!

На том и порешили. Этой же ночью мы бросили еще один камень в копилку людских сплетен, разговоров и пересудов. В рамках игры я, Крейзи и Тень были жрецами Юхиббола Сага, Отца Всех Зверей. Мы запланировали и провели грандиозный обряд, подписав общественность и присмотрев место на поляне перед новой крепостью клана Порося.

Это была грандиозная постройка из сырых бревен — двенадцатиметровый донжон, окруженный высокой бревенчатой стеной. Ворота крепости выходили на сумрачную поляну, образованную широким кругом старых елей. Они стояли стеною до самого неба, и только над ними, на тридцатиметровой высоте, виднелся призрачный купол июльских звезд.

Посреди поляны сложили огромную кучу дров, а вокруг собралось больше сорока человек народу. Дурман с товарищами приспособили полые колобахи над земляными ямами под барабаны, все выпили водки — и тогда Крейзи подошел и поджег хворост. Когда пламя лизнуло ветви, в дело вступил первый барабан.

Непростое это дело — подобные мероприятия. Есть такие, кто считает, будто в обрядах на играх главное — постановка и красота. Это полное фуфло, так как постановка и красота главное в театре, а вовсе не на игре. На такой обряд публика реагирует, как на дешевую оперу — смотрит с легкой скукой, а потом аплодирует и сморкается в платок. В обрядах же на играх главное — массовое безумие и коллективный кураж.

Для этого необходимо зомбирующее сочетание барабана, крика и ритмичного танца. При этих условиях можно обойтись одним алкоголем и не тратить наркотики. Люди втягиваются не сразу, но постепенно тема захватывает всех. Барабан начинает дело, медленно и ритмично проникая в подкорку, а кто-нибудь должен в это время «пойти в люди» и начать заводить народ. В этот раз эту работу взял на себя Тень.

Возникло концентрическое движение, вокруг костра образовались два разнонаправлено вращающихся круга людей: «по» и «против» часовой стрелки. Пошла по рукам припасенная заранее водка, пламя постепенно разгорелось — и тогда подключились новые барабаны.

— А ну, — заорал я, выходя на центр поляны, — хуй ли движемся, как очередь в зубной кабинет? Зачем мы здесь?

— Чтобы! Позвать! — рублеными, надсадными воплями ответил мне из толпы собравшихся Тень. — Юхиббола! Сага!

— Юхиббола Сага! — заорал я, поднимая заготовленный специально для этого посох. — А ну, позовем! И уже вместе, под нарастающий грохот барабана, мы начали:

— Юхиббол Саг! Юхиббол Саг! — постепенно толпа подхватила этот клич, сначала нестройно, а потом все более ритмично и слитно: — Юхиббол Саг!

Поначалу я орал, как резаный, а мой голос далеко разносился окрест. Но теперь я кричал и сам себя не слышал. Так ухало над поляной, над гудящим костром и над бешено вращающимися человеческими кругами гулкое и страшное:

— ЮХИББОЛ САГ! ЮХИББОЛ САГ!

Крик то затухал, то вновь поднимался, и тогда заполненные барабанным ритмом мгновения относительной тишины сменялись внезапными взрывами. Люди в толпе вскидывали руки и вопили, выкликая Юхиббола. У нас уже был опыт таких мероприятий, ведь по сути это то же самое, что петь «маму». Сначала ты делаешь это как бы в шутку, но потом тебя захватывает гипнотическое чередование движения и ритма, а окружающая толпа действует как усилитель. Так недолго перекинуться — от таких обрядов сознание тает, а окружающая реальность плывет. Буря чувств поднимается изнутри, ноги сами пускаются в пляс, и все тело движется, как заводной автомат. Горло испускает чудовищный рев, руки мечутся по сторонам, а человек в такие моменты находится ближе всего к миру подлинного волшебства. Когда большинство окружающих стало соответствовать этому определению, я дал отмашку, барабаны сменили ритм, а на центр поляны вышли Рыжая и Крейзи.

В круге желтого света их лица выглядели неестественно бледными. Подойдя к огню, они обратили взгляды к небу и начали говорить — медленно, тяжелым речитативом. Из того, что они говорили, я не понял ни слова, но их голоса, размеренные и плывущие, проникали внутрь черепа не хуже звуков барабана. Они словно пели, а вокруг, подняв руки, кружились люди, слышно было тяжелый, мерный топот множества ног. Пока это творилось, ясное доселе небо заволокло тяжелыми тучами, а в их нависающем спокойствии я почувствовал дыхание близкой грозы. Когда Рыжая и Крейзи закончили петь, я снова дал отмашку. Барабанный ритм сменился и, нарастая, потек над поляной.

— Отец всех зверей, Юхиббол Саг! — крикнул я. — Яви нам свою мощь! Я вскинул посох, и над поляной грянуло, поднимаясь к почерневшему небу:

— ЮХИББОЛ САГ!

И небо ответило, раскрылось прямо над нами ветвистой молнией, засияло и зашипело прямо над головой. В один момент свет костра сделался тусклым и незаметным, а темнота исчезла, сменившись мгновенной вспышкой нестерпимого света.

— Мы слышим твой голос! — еще не до конца поверив в такую удачу, чисто на автомате заорал я. Мой крик полыхнул в наступившем мгновении тишины, и тут же погас, заглушенный громовым ударом такой силы, что я едва устоял на ногах.

— На нас твоё благословение, — услышал я голос Крейзи, а потом с неба на поляну стеной обрушился холодный дождь.

Он был так силен, что почти сразу же потушил пламя костра. Стало сначала сумрачно, а потом и вовсе темно. В наступившей мгле какое-то время еще звучали барабаны, а затем смолкли и они — обряд Юхиббола Сага закончился.

Мы отправились домой, еще не совсем понимая, какого эффекта добились своим чародейством. Из сорока человек, учувствовавших в нашем обряде, треть (наиболее впечатлительные и суеверные) временно повредилась умом. Им казалось, что в наступившей тьме клубятся какие-то зловещие тени, что холодные пальцы начали рвать их за одежду и лицо. Из-за этого двенадцать человек сгрудились у костра Порося и идти через лес до наступления рассвета отказывались. Впрочем, все обошлось, и единственным действительно пострадавшим оказался питерский региональщик по имени Гэс. Его прислали с «мастерской» на роль «вызываемого существа» — закутаться в плащ-палатку, бегать по лесу и рычать. Но Отец Всех Зверей не нуждался в помощниках и заманил Гэса в ловушку. Тот упал в одну из волчьих ям, вырытых Порося на подходе к их крепости, и сломал ногу.

С утра мы с Крейзи отправились к реке, чтобы искупаться, но были остановлены какими-то тремя господами.

— Повелитель Маккавити, — заявили они, — приглашает вас для беседы.

— С хуя ли такая честь? — поинтересовался я.

— Про то мы не ведаем, — был нам ответ. — Знаем только, что есть к вам какие-то претензии.

Немало заинтригованные, мы отправились за ними. Маккавити предстал перед нами посреди собственной крепости, за длинным столом. Первоначальный свой наряд он сменил на долгополый балахон, а непристойную раскраску смыл, так что поначалу мы его даже и не узнали. Выглядел он теперь не в пример лучше, зато повел себя далеко не ласково. Когда мы подошли, Маккавити вскочил и начал нас обличать:

— А-а, пришли, голубчики! — начал он, но тут я его перебил:

— Какие мы тебе голубчики? Говори, зачем звал?

Тут Маккавити сменил тон, предложил нам сесть и повел более обстоятельный разговор. Человек он оказался странный, но на удивление приятный в общении. И хотя приятность эта была лживая донельзя, отдающая паттернами конфликтологии и НЛП,[90] но как говорится — уж какая есть, спасибо и за такую. Говорили мы за разное, но кое-что Маккавити рассказал нам и про себя. Фамилия его Асмолов и он вроде как историк — так, по крайней мере, он сам нам представился. Он выпустил несколько книг, ни одной из которых никто из нас не читал, и содержал в Москве собственную сек (-цию/-ту), занимающуюся вопросами изучения айкидо. Люди говорили нам про него, будто бы на каком-то турнире он разрубил двумя ударами пластиковой катаны своему оппоненту обе ключицы. Но в этом мы ничего удивительного не видели. А удивительно нам было то, что Маккавити слыл на всю Москву первейшим гомосексуалистом — но нисколько этого не стеснялся и убеждений своих не скрывал.

— Если опираться на понятия, — вещал нам Маккавити, — то слово «пидор» ко мне неприменимо. Пидор — это тот, кого ебут в жопу, я себя в жопу ебать никому не позволю. Что с того, что мне нравятся мальчики? Любой уголовник вам скажет…

— Ты погоди, Маккавити, мы-то не уголовники! — перебил его Крейзи. — И по моему мнению — что ебать в жопу, что жопу подставлять…

— Но в тюрьме считается… — гнул своё Маккавити.

— Но мы-то не в тюрьме! — перебил его я, на всякий случай постучав костяшками по бревенчатому столу. — Да и ты тоже. Завязывай с пропагандой, мы с братом никого ебать в жопу не собираемся! Говори скорее, зачем нас звал! Маккавити откинулся в кресле и сурово уставился на нас.