Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни Страница 45

— Господин пристав, я к вам с жалобой — жильцы верхнего этажа.

— Где вы живете?

— Глухарная улица. Дом номер 21.

— Ваш паспорт?..

— Паспорт? Я не ношу его с собой — меня и так все знают!..

— А я не знаю и знать вас не хочу!.. У меня и без вас есть много о чем знать!..

— Но позвольте, я только хотел заявить!.. Это ваша обязанность!..

— Обязанность?! Я не хуже вас знаю свои обязанности!

— Каждый порядочный гражданин имеет право…

— Хорошо! Докажите, что вы порядочный гражданин — покажите ваши документы!..

— У меня их нет с собой, но я могу.

— Никаких «но» не принимаю!.. Вы не можете доказать, что вы не бродяга, не хулиган, не революционер!

— Это уже слишком!.. При таком обращении я знать не хочу полицию!..

— А, вот как! Вы знать не хотите полицию?! Оскорбляете должностных лиц?! Городовой, посадите этого господина под замок!.. Это опасный преступник!..

— Вот тебе и исполнение «гражданского долга»!.. Не думал, не гадал и в «узники» попал!.. (кар. из журн. «Будильник». 1906 г.)

Все эти «опытные» в глазах барона Будберга служащие были мною признаны негодными для службы в московской полиции и уволены».

А вот примером наказания за «сделки с самолюбием» послужило дело пристава 2-го участка Хамовнической части П. Ф. Бояновского, в 1910 г. угодившего под суд. Его вина состояла в том, что на Пасху и Рождество он принимал подношения от владельцев ресторанов, трактиров и торговых заведений — в общей сложности 600 рублей.

— Сам никогда не просил, — в один голос утверждали свидетели. — Давали по традиции, как наши отцы давали и как после нас будут давать. Но лучшего человека не знали: он все равно, когда нужно было, и протокол составлял, и привлекал к ответственности.

Убеленный сединами подполковник плакал, переживая позор. За 34 года службы в полиции его всегда назначали в те места, где требовалось навести порядок. Во время вооруженного восстания ему удалось отстоять свой участок от осадивших его революционеров.

— Считался образцовым приставом, строгим исполнителем закона, — говорил на суде полицмейстер Севенард, — и имел на этой почве массу врагов, как среди сослуживцев, так и обывателей.

Пытаясь оправдаться, Бояновский пояснил, что расходовал полученные деньги на оплату сверхурочного труда подчиненных, поскольку ассигнованных казной средств не хватало. Приставу постоянно приходилось тратить на служебные нужды из своего «не бог весь как великого жалованья».

Суд учел служебное рвение подполковника, но, вынужденный придерживаться буквы закона, оправдать его не смог. Приговор был мягким: «…взыскание в размере 10 рублей с заменой арестом на гауптвахте на 1 день», но и это означало для честного служаки полный крах — увольнение из полиции без права на пенсию. Сенат отклонил апелляцию бывшего пристава.

Впрочем, офицеры полиции подвергались взысканиям не только за «сделки с совестью». Например, помощник пристава 3-й Мещанской части П. А. Самарин был приговорен к месяцу ареста при полицейском доме за то, что осенней ночью 1908 г., будучи пьяным, без всяких причин избил ночного сторожа, а случайных свидетелей этого безобразия приказал забрать в участок. Характерно, что до суда, состоявшегося только в январе 1910 г., Самарин был отстранен от должности.

В 1913 г., после пятилетнего обсуждения в Государственной Думе необходимости преобразования полиции в соответствии с требованиями времени, МВД опубликовало «Проект учреждения полиции с постатейными объяснениями». Согласно намеченным планам, государство наконец-то собиралось взять полицию на полное содержание. Для приставов столичных городов это означало существенное повышение денежных окладов. Участковый пристав первого разряда в год должен был получать: жалованья — 1400 руб., столовых — 1400 руб., квартирных — 700 руб. и 420 руб. на разъезды.

Однако, как это не раз бывало в России, подготовка реформы затянулась, а затем и вовсе замерла — началась Первая мировая война. Правительство спохватилось, когда выяснилось, что дефицит кадров сотрудников полиции достиг катастрофического предела. И без того невысокое денежное содержание полицейских из-за громадной инфляции фактически уменьшилось в несколько раз, поэтому найти достаточное количество желающих охранять правопорядок оказалось просто невозможно. А среди тех, кто остался в полиции, как выяснилось, слишком многие превратили службу в источник личного обогащения.

Нарушителя заводят в участок (кар. из журн. «Развлечение». 1904 г.).

Так, в череде многих обращений в адрес градоначальника Шебеко достаточно типичным является письмо о делишках пристава Диевского:

«Просим Вас обратить должное внимание на первый участок Мясницкой части. Новый пристав господин Диевский ужасный взяточник. Он получает взятки на только лично, но и через подчиненных, которые львиную долю уделяют своему начальнику. Как только господин Диевский был назначен в наш участок, то немедленно вызвал всех рестораторов и владельцев гостиниц и получил с каждого незаконный побор. В этих случаях он не боялся. А вот освобождение находившихся на складе Российского транспортного общества реквизированных грузов он выполнял не лично, а чрез своего помощника капитана Миртиманова. А чтобы быть в стороне, господин Диевский в течение одного месяца дважды отлучался в отпуск: первый раз на неделю на дачу, а второй раз на курорт. Стоит только проверить книги Российского общества транспортирования клада и все будет достаточно ясно. Многие также показать администраторы этого общества могут.

Весьма прискорбно, что заместителем полковника Керстича, человека вполне корректного и на редкость порядочного, явился безнравственный и непорядочный человек. Очевидно, в видах свободы своих преступных действий он и устранил прежних помощников-универсантов, вполне порядочных людей.

Все те, которые имели или имеют дело с участком господина Диевского, имеют в виду достаточный материал по сей деятельности довести до сведения Министерства внутренних дел»[56].

На фоне стяжателей еще большее уважение вызывают полицейские, сохранившие верность долгу. Одни отправились добровольцами на фронт — первым из них был старший помощник пристава 3-го участка Тверской части капитан С. Н. Черкашин. Другие, проявляя инициативу и умелую распорядительность, делали, казалось, невозможное по поддержанию порядка в городе.

Когда разразился хлебный кризис и москвичам пришлось часами томиться в «хвостах» перед дверями булочных, только жители Алексеевского участка (за Крестовской заставой) оказались избавлены от стояния в очередях. Местный пристав Ф. В. Гребенников стал распределять хлеб по собственной системе. Зная официальную цифру количества муки, выделенной для пекарен на территории его участка, он разделил ее на количество жителей, получавших сахар по карточкам. Получилось по 1 фунту ржаного и 1/2 фунта пшеничного хлеба на человека. Домовладелец или его посланец приходили в булочную, предъявляли заверенный в полиции список жильцов и получали хлеб сразу на всех. «Хвосты» сразу же исчезли, а пекари лишились возможности продавать муку с черного хода.

Отряд солдат арестовывает пристава, скрывавшегося в квартире (1917 г.).

Во время Февральской революции полиция в Москве практически бездействовала. По сообщениям газет, случаев применения оружия против демонстрантов почти не было. Только на Яузском мосту оставшийся безымянным помощник пристава попытался остановить толпу выстрелами из револьвера и убил двух рабочих. Полицейского офицера тут же схватили, бросили в реку и забросали камнями.

Отряды восставших устроили на сотрудников полиции охоту по всему городу и очень скоро все участковые приставы вместе со своими подчиненными оказались под строгим караулом.

Околоточные надзиратели

А под аркой министерства

Околоточный знакомый,

Добродушно ухмыляясь,

Рявкал басом, как медведь.

Пречистенский полицейский дом в Штатном переулке

Околоточный надзиратель (1884 г.).

«Ни пава, ни ворона» — таким выражением можно довольно точно охарактеризовать околоточных надзирателей. Согласно штату, введенному 5 мая 1881 г., околоточные входили в категорию младших полицейских служителей. Однако в отличие от городовых они все-таки были начальством, хотя и невысокого ранга. Пока околоточный надзиратель состоял на службе, он пользовался правами чиновника XIV класса, даже если не имел классного чина. В Российской империи, где «каждый сверчок должен знать свой шесток», это означало значительное повышение личного статуса, приобщение к корпорации всесильного русского чиновничества. Соответственно, и жалованье его в два с лишним раза превышало оклад городового[57].