Максим Бодягин - Машина снов Страница 39

Череда. Что такое череда? Откуда я знаю, что существует какая-то череда, что у неё есть семечки, которые впиваются в штаны мёртвой хваткой? Откуда этот странный сон? спросил себя Марко, тяжело поворачиваясь в тенетах кожаных ремней. Перед глазами последний раз полыхнуло луговое разнотравье, густо прогудел майский жук, зелёные пятна разошлись кругами, веки разомкнулись, и зрачки вмиг нащупали знакомый узор муслиновых занавесей в Павильоне снов.

— С возвращением, молодой господин, — радостно выкрикнул молодой охранник, и его звонкий голос больно резанул уши, всё ещё с наслаждением купавшиеся в звуках неведомого луга.Десять.

А на следующее утро вся огромная территория дворца вскипела сливовым белоцветьем, которое к вечеру догнали встрепенувшиеся от холодной спячки кривоватые яблони, раскрывшие мириады лепестков, и к закату дня сливочная и розовая пена залила уже все высохшие русла дворцовых улиц, пусто щерящихся меж домов-утёсов, цветенье окатило одуряющей сладостью площади и парки, патокой влилось в покои, закружило голову, задушило объятьями тысяч цветочных лепестков-пальчиков.

Красноглазый и хмурый от недосыпания Марко осоловело глядел на лопающиеся на глазах бутоны, налитые, как истомившаяся девка. Сквозь зелёные чешуйки яростно продирались наружу робкие лепестки, словно нежные крылья бабочки выпрастывались из-под заскорузлой шкурки куколки. Повсеместно стоял неуловимый шелест, всюду виделось мелкое движение нарождающейся листвы, веточки-паутинки нервно вздрагивали, тронутые невидимыми духами весны, и во всём этом белокипенном буйстве плясала такая безграничная радость, что невозможно было удержаться от ребячества, встрепенувшегося в каждой клеточке тела, расправлявшего грудь влажным предчувствием чего-то радостного, свежего.

Марку по-прежнему повсюду виделись следы присутствия тех, о ком он боялся даже помыслить, но весенний цветочный шквал придал ему сил, на которые он даже и не надеялся. Лопающиеся почки брызгали микроскопическими капельками сока, повисшими в воздухе подобно тончайшей кисее, смягчавшими режущие краски весны и острые очертания недостроенных зданий. И в этом дурманном мареве, в толще соков, вырвавшихся наконец на поверхность земли после бесконечно долгой зимовки, струилось столько жизни, сколько было, наверное, лишь в момент творения.

Мимо Марка стайкой пробежали нарядные служанки из Цветочного предела, закрывая лица от несущихся навстречу тонких капель. Хохоча и бросая друг в друга цветами, девчонки так увлеклись игрой, что даже не заметили молодого человека, глубоко погружённого в свои переживания. Прохладный смятый бутон сливы шлёпнулся о Маркову щёку, обдав крохотным терпким взрывом, и он снова подивился тому, как легко меняется картинка вокруг. Вот только что его сердце терзал ужас, и всего один маленький цветок, брошенный неловкой рукой, вновь вернул его душе детскую способность петь.

Марко обогнул теряющийся вдали дворцовый сад, там и сям пронизанный башенками пагод, и остановил неспешно двигающийся пустой паланкин. Развалившись на подушках, он отогнул занавесь и, с наслаждением вдыхая смешанный аромат цветов, приказал везти его к ближайшим воротам. Несколько отрядов стражи протрусили в том же направлении, и Марко окриком приказал рабам поспешать.

У распахнутых ворот уже толпились люди, в основном дворня, окружённая плотным стальным кольцом дневной стражи, алые бунчуки колыхались над блистающими грибками-шляпками охраны, словно суетливые райские птички, вырвавшиеся из дворцовых клеток. Марко легко выпрыгнул наружу, не дожидаясь остановки паланкина, и рабы неловко крякнули в такт: внезапно полегчавший паланкин подпрыгнул на подрессоренных поносках, нарушая взятый ими темп.

Вокруг стоял невообразимый гул. Люди вытягивали шеи, высматривая что-то впереди, но проход загораживала плотная толпа. Марко поймал за рукав ближайшего стражника, попытался что-то прокричать ему в ухо, но, отчаявшись перекрыть шум людской толпы, просто вытянул за шнур из-за пазухи драгоценную пайцзу и, ткнув в лицо охраннику, показал рукой вперёд. Рябой детина-мунгал понятливо кивнул, что-то рявкнул остальным, и охрана споро начала раздавать щедрые тумаки толпящейся дворне, расчищая проход. Марко протиснулся в промежуток между телами, быстро снова затягивающийся толкущимися людьми, и через несколько мгновений давки и ругани оказался в первом ряду.

У ворот стоял невообразимо худой старец, по виду колдун-даос. Лысый, как яйцо, с благообразной жидкой бородкой, вьющейся по ветру словно клок тумана, он горделиво возвышался посереди перекрёстка. Довольно высокий для катайца, одетый в ослепительно белую накидку, старик словно сошёл со страниц книги сказок о волшебниках Уцан-пай. Кривоватые ноги корнями впивались в желтоватую площадную пыль. В длинных усах играла полускрытая усмешка. Изогнутый, отполированный прикосновениями старческой ладони посох с привязанной тыквой- горлянкой шелестел амулетами, сухо побрякивающими на ветру.

Судя по всему, толпа ждала от него какого-то представления. Стражники, которым по долгу службы полагалось опросить пришельца, боязливо подпихивали друг друга поближе к колдуну, но подойти к нему так никто и не решался. Даос с хитринкой поглядывал поверх собравшихся из-под длинных белых бровей, чего-то выжидая.

Из первого ряда в центр невидимого круга вдруг ввалился вытолкнутый толпой малый сарацинского вида в расписной кашгарской рубахе. Он сначала замер, ошалело поводя глазами, потом какой-то шутник в толпе подопнул его под объёмистый задок, и малый буквально подлетел к старцу. Тот, не поворачивая головы, чуть присел, вытянул в его сторону ногтистую сморщенную ладонь с ромбовидными тяжёлыми пальцами, и малый отлетел, как водяная капля от шипящей сковороды, увлекая за собой несколько человек. Даос замер, явно наслаждаясь произведённым эффектом. Толпа одобрительно зашумела, раздались хлопки.

В другое время Марко бы не преминул отпустить про себя презрительную шутку в адрес всей этой братии. Даосов боялись и недолюбливали. Он слышал, что настоящих даосов и прежде было мало, но с приходом мунгал они ушли дальше на юг, в свои заповедные места, в поросшие непроходимым лесом каменные столбы и речные заводи, изобилующие потаёнными гротами. Бытовало поверье, что, оказывая людям особые услуги, они взимали и особую плату. Ничего достоверного, разумеется, в слухах, окружавших этих длинноволосых и часто неопрятных на вид людей, не было. Самым обычным источником информации о них служили детские сказки. Поэтому Марко всегда с пренебрежением относился к таким рассказам. Но катайцы, слыша солёные шуточки степняков по поводу даосских колдунов, всегда неприязненно морщились, словно говоря тем самым, что ничего хорошего такое отношение не принесёт. Да и дворцовый врач У Гуань-Ци всегда относился к даосам с подчёркнутым уважением. А слово старого доктора дорогого стоило.

Как бы то ни было, сейчас Марко смотрел на старика без обычного высокомерия. Узкие, как щёлочки, глаза старика-даоса скользили по толпе, не задерживаясь ни на ком, и Марко сразу же понял, что старик глядит не на собравшихся людей, а на какие-то другие сущности, невидимые для обычных людей, вне всякого сомнения тоже прибывшие сюда же. Как, впрочем, всегда случается при большом скоплении народа.

Рябой стражник, только что расчищавший дорогу для Марка, неправильно истолковал его взгляд и, видимо, решив выслужиться перед обладателем золотой пайцзы, грубо спросил старика, кто он и по чьему повелению прибыл. Старец продолжал скользить взглядом поверх голов, не обращая внимания на охранника. Стражник оборотился к Марку, взглядом ища поддержки, и юноша из озорства легко кивнул ему. Мунгал поудобнее перехватил копьё с мохнатым бунчуком и подбежал к старику. Колдун, всё так же не обращая внимания на движение вокруг него, легко повернулся, и стражник полетел в пыль. Несколько дружинников из его десятка бросились на помощь товарищу, но в то же мгновение оказались на земле рядом с ним. Толпа буквально взревела. Тут и там раздались робкие возгласы недовольных властью, сея тревожные семена бунта. Марко понял, что допускать волнения никак нельзя, и шагнул в круг, поправив сияющий символ императорской власти.

Старик посмотрел сквозь него, формально поклонился и, поведя широким рукавом, поставил бойцов обратно на ноги. Марко ответил поклоном и вежливо поздоровался. Старик ничего не ответил, лишь сунул руку за пазуху и достал оттуда не то крупные семечки, не то мелкие косточки. Толпа боязливо отшатнулась. Даос встряхнул ослепительно белевшие на его тёмной ладони кусочки и веером бросил их на землю. Потом концом посоха быстро начертал в пыли незнакомые Марку иероглифы, обвёл вокруг себя круг и сел в самой середине.

Он не просто сел. Он сел, словно упал камень. И даже складки его одежды, казалось, замерли, повинуясь этому нисходящему движению, нимало не поддаваясь игривому весеннему ветру, трепавшему бунчуки на копьях и широкие рукава охранников, злобно шепчущихся за проведённой в пыли чертой.