Борис Ручьев - Стихотворения и поэмы Страница 10

1934

Сказка о синем самолете

Сердце, окрыленное биеньем,сказка скоролетная моя...Синий-синий. Крылья легче теней,с дымчатой резьбою по краям.Бьют часы на круглых башнях славы,и в дыму земные округа.Я сходил на городских заставахи на океанских берегах.И скажу с закрытыми глазами,что плывут к Архангельску суда,доспевают яблоки в Казани,в Астрахани сохнут невода;дятлы ходят на плотах и срубах,руды тают в кованых печах,и встают селения под трубы,птичьим перелетам до плеча.

Я летел от пресных рек закатав хвойные сибирские лесаи, познав, чем родина богата,золотом на крыльях написал:лист деревьев, барки, ледоколы,самоцветы солнца и луны,рыб хвостатых, падающий колос,птиц летучих, певчих, водяных,все плоды — от яблока до груши,хлеб ржаной и радуги вина,ленты рек, крутые гребни суши,городов железных имена.Я летел на гром и на знамена,на костры, на дым, на голоса,но друзей душевных поименноя не мог на крыльях записать.Не хватило золота и счета, —и поклялся вечно знать в лицомудрых рыбаков и звездочетов,вечных горновых и кузнецов.Петь меня строители просили,агрономы звали на совет,пивовары пиво подносили,солевары ставили обед,звали капитаны в бой с прибоем,гармонисты брали тон руки,на волков водили зверобои,в шахту наряжали горняки.И велели жить легко и трезво,чтя до смерти азбуку труда,реки ставить, добывать железо,стены класть в гранитных городах.Родину не сравнивать с любимой,а в правах гражданского родстваголовой стоять неколебимоза казну ее и торжества.

В праздники ходить в рубашках алых,свиязь бить и стерлядь брать в глуби,мир познать, прощаясь на вокзалах,женщин приглянувшихся любить.Слышать, как гудят громоотводы,журавли спускаются в траву,рушатся забои, солнце всходит,сохнут росы и гудки зовут.Я согласен. Крылья наземь бросил.Прохожу по щебню (легкий хруст)в знойные урочища ремесел,в мир простых и сказочных искусств.А когда товарищи спросили,глянув в небеса над головой:— Что случилось с самолетом синим?..Я ответил: — С сердцем? Ничего!..

1934

Мой июль

В птичий месяц моего рожденьяневпопад леса свистят: июль!Росы, рассыпаясь от паденья,умывают родину мою.На горах костры горят без дыма,жжет заря заказанный сосняк.С тропками витыми и пустыми —вся земля, как озеро, ясна.И, признаюсь — по своей охоте,въявь мне снится, только замолчу,что лечу я в синем самолете,часовым над родиной лечу...

Чуть качая на озерах лодки,трубят в трубы в гнездах падуновгорода Урала — самородкис дымчатыми зернами домов.Выше труб взвиваются дороги,цепи гор шатая на весах;поднялись орлиные крутоги,полегли лосиные леса.За горами реки ходят кругом,гнутся пашни, падают луга,тополя по лесенке до югавсходят на серебряных ногах.Бродит море Черное потопом,все эскадры ставит на отвод,вдоль по морю город Севастопольброненосной крепостью плывет.А за ним ни берега, ни края,жарко — без дорог и без оград —догорает и не догораетчерный и зеленый виноград.Карту стран заря перекроилазолотыми иглами пера,и кричу я: — Здравствуй, Украина,небо семицветного Днепра!..Ты берешь на славу и на годысиневу, как рек своих удой,золотое — от своих угодий,сок вишневый от своих садов.Но навстречу вскрылись перекрестной,трубной, зореходною рекоймедные московские оркестры,а оркестров — сорок сороков.И встает, броненный в красный камень,звезды из рубинов окрыля,мир, хранимый чистыми штыкамив воротах гранитного Кремля.Мир, хранящий в маршах Мавзолея,на граненых, каменных руках —яви и легендам — имя Ленин,сердцем, не сгорающим века.И, склонясь над музыкой печальной,честь отдав на медленном лету,тихо-тихо говорю: — Начальник,горы в громе и земля в цвету!..

1934

История орла, скалы и речки

Мальчишкой озорным, десятилетним,срываясь — грудь я расшибал в горах...Так понял я, что есть, как боль на свете,печаль и кровь, бессилие и страх.

Над горным краем затворяла тучии молнии калила добелазубчатой гранью, кручею падучейсуровая орлиная скала.

Ни зверьих нор, ни пепла, ни ступеней,во все века бесплоден черный склон.И вырубили орды поколенийна лбу ее проклятия времен.

Тогда скалу хотел я сжечь глазами,бил камнями, ругая и кляня.Гранит молчал, за ненависть и завистьотщелкивая камни на меня.

Стояли горы. Жгло неодолимо.Летели птицы с севера на юг.И, с неба петлей падая в долину,орел смотрел на голову мою.

Горячий, кривоносый, черно-рыжий,он резал мир до моего плеча,жильцом взлетел на каменные крыши,крылами надо мною хохоча.

Я думал — камень хищника догонит,дрожали руки, сердце жгло в груди...Я шел к реке, протягивал ладони,просил глаза и сердце остудить.

Медянкой речка прозвана. По скалам,по желтым мхам, над ржавою рудойона шипела, падала, плясала,в лицо плевала медною водой.

...Как лихоманку, перенес я детство,за годы боль и страх переборол,И перешли навеки мне в наследствоскала, река и рыжий мой орел.

В ту пору небо рдело не сгорая,рос город в зорях, в грохоте, в дыму,прогнав орла из каменного краякак будто по веленью моему.

Строители! Удар, так без отдачи,под солнцем — жарко, жарко — при луне.Я был сто тысяч первым, а удача —дождем летела в руки и ко мне.

Мне говорят: дворцам гранита мало...Вот — перфоратор, шнур и десять дней.В какую полночь — горстью аммоналаскалу орлов я вырвал до корней?

Я ладил скрепы каменной плотине,работу принимая, словно бой,и забурлила речка по долинерекою полноводной голубой.

И за пять лет — ни много и ни мало —за сердце, за работу и за громты, Родина, мне руки подымала,одаривала словом и добром.

Вот только я орла не вижу снова...И если вы найдете клок крыла,до ржави черно-рыжего, сухого,-скажите мне, родные, про орла.

Я подожду. На север — облакамилетит гроза, осеребрив траву.Так и живу я в городе из камняи до ста лет, пожалуй, доживу.

1934

Конец месяца апреля

Тихо сгасли звезды-недотрогипо ручьям, разбившим легкий лед.Зяблики спустились на дорогии совсем забыли про полет.Скоро вся окрестность похмелела,солнце становилось на ребро,и шатались сосны, по коленов снежной пене горных погребов.Закачалась речка, льды срезая,переправы руша, и на льдузаметался, закружился заяц,зимогор, почуявший беду.Грудь разбил и окровавил губыи от боли лег, а из-за скалгрозно выходили лесорубы,город мой дымил в крутые трубы,синим пеплом снег пересыпал.

Дом мой ледоколом на причалелег от города и до реки.Ровно в полдень в двери постучалилегким топорищем земляки.Самый старший повстречал поклоном,поднял зайца со своей груди,отдал мне и наказал спокойно:— Зверь исходит кровью. Отходи...Только и сказал я: — Не просите...В дом прошел; не слыша никого,зайца положил на синий ситец,на подушки, к солнцу головой.Приходил с забоев вечерамии сидел над койкой до утра,в белые повязки кутал раны,в желтые листы целебных трав.А об этом со смешною лаской,тихо, тихо, будто не дыша,матери рассказывали сказкивсем светлоголовым малышам.В полдень приходили металлисты,школьники кричали у дверей,и дарили ягодник-трехлистникдевушки с цветных оранжерей.В полночь в окнах просыхали стекла,и, шаги прохожих затая,до зари заглядываясь в окна,город весь на цыпочках стоял.А часы стучали, льдины прели,десять раз по ним прошла заря,в комнате остались от апрелясерые листки календаря.

На заре проснулся длинноухий:выгнул спину, к солнцу прыгнул сам,длинные повязки легким пухомразметал по каменным углам.В эту пору площади дрожалиот колес саженных и подков.В праздничных нарядах горожанерудобоев в горы провожалиоткрывать созвездья рудников.Через все мосты и перевозы,через каждый лог и перевалпонесли железные обозычерный хлеб и белый аммонал.Самородным золотом каймлены,плыли ровно, ветру вперекат,длинные багровые знаменау пехоты горной на руках.А посбочь дороги, через скалы,через ямы, не касаясь дна,пыль вилась да вершники скакали,кайлами звеня о стремена.И когда сирены протрубилидалеко, у самых облаков, —увидали все на битой пылиизразцовый след автомобилей,гусениц рубцы да сечь подков.Был короткий от разлуки вечер,незаметно канувший во тьму;полушалками окутав плечи,удивились женщины ему.Школьники вернулись в стежки улици не замечали сгоряча,что эскадры в лужах потонули,мельницы разбились на ручьях.Но уже в кострах на горных тропахобтекали пеной котелки.Будто в день всемирного потопадиким спотыкающимся скопомзвери пробивались на белки.Бурей завывали волчьи стаи,лось ревел, и задыхалась рысьтак, что в красных глотках клокоталипеной отраженные костры.И, гремя моторами, по следу,через все разливы полых рекшел на труд, на битву и победунежный-нежный сердцем человек.

1935