Белла Ахмадулина - Сборник стихов Страница 20

Дом и лес

Этот дом увядает, как лес…Но над лесом — присмотр небосвода,и о лесе печется природа,соблюдая его интерес.

Краткий обморок вечной судьбы —спячка леса при будущем снеге.Этот дом засыпает сильнееи смертельней, чем знают дубы.

Лес — на время, а дом — навсегда.В доме призрак-бездельник и нищий,а у леса есть бодрый лесничийтам, где высшая мгла и звезда.

Так зачем наобум, наугадвсуе связывать с осенью лесато, что в доме разыграна пьесастаромодная, как листопад?

В этом доме, отцветшем дотла,жизнь былая жила и крепчала,меж висков и в запястьях стучала,молода и бессмертна была.

Книга мучила пристальный ум,сердце тяжко по сердцу томилось,пекло совести грозно дымилосьи вперялось в ночной потолок.

В этом доме, неведомо чьем,старых записей бледные главыпризнаются, что хочется славы…Ах, я знаю, что лес ни при чем!

Просто утром подуло с небеси соринкою, втянутой глазом,залетела в рассеянный разумэта строчка про дом и про лес…

Истощился в дому домовой,участь лешего — воля и нега.Лес — ничей, только почвы и неба.Этот дом — на мгновение — мой.

Любо мне возвратиться сюдаи отпраздновать нежно и скорбнодивный миг, когда живы мы оба:я — на время, а лес — навсегда.

* * *

Я завидую ей — молодойи худой, как рабы на галере:горячей, чем рабыни в гареме,возжигала зрачок золотой

и глядела, как вместе горелидве зари по-над невской водой.Это имя, каким назвалась,потому что сама захотела, —нарушенье черты и пределаи востока незваная власть,так — на северный край чистотелавдруг — персидской сирени напасть.

Но ее и мое именабыли схожи основой кромешной —лишь однажды взглянула с усмешкой —как метелью лицо обмела.Что же было мне делать — посмевшейзваться так, как назвали меня?

Я завидую ей — молодойдо печали, но до упаданьяголовою в ладонь, до страданьяя завидую ей же — седойв час, когда не прервали свиданьядве зари по-над невской водой.

Да, как колокол, грузной, седой,с вещим слухом, окликнутым зовом:то ли голосом чьим-то, то ль звоном,излученным звездой и звездой,с этим неописуемым зобом,полным песни, уже неземной.

Я завидую ей — меж корней,нищей пленнице рая иль ада.О, когда б я была так богата,что мне прелесть оставшихся дней?Но я знаю, какая расплатаза судьбу быть не мною, а ей.

Из цикла «Женщины и поэты»

Так, значит, как вы делаете, друга?Пораньше встав, пока темно-светло,открыв тетрадь, перо берете в рукии пишете? Как, только и всего?

Нет, у меня — все хуже, все иначе.Свечу истрачу, взор сошлю в окно,как второгодник, не решив задачи.Меж тем в окне уже светло-темно.

Сначала — ночь отчаянья и бденья,потом (вдруг нет?) — неуловимый звук.Тут, впрочем, надо начинать с рожденья,а мне сегодня лень и недосуг.

Теперь о тех, чьи детские портретывперяют в нас неукротимый взгляд:как в рекруты забритые поэты,те стриженые девочки сидят.

У, чудища, в которых все нечетко!Указка им — лишь наущенье звезд.Не верьте им, что кружева и челка.Под челкой — лоб. Под кружевами — хвост.

И не хотят, а притворятся ловко.Простак любви влюбиться норовит.Грозна, как Дант, а смотрит, как плутовка.Тать мглы ночной, «мне страшно!» говорит.

Муж несравненный! Удели ей ада.Терзай, покинь, всю жизнь себя кори.Ах, как ты глуп! Ей лишь того и надо:дай ей страдать — и хлебом не корми!

Твоя измена ей сподручней ласки.Не позабудь, прижав ее к груди:все, что ты есть, она предаст огласкена столько лет, сколь есть их впереди.

Кто жил на белом свете и мужскогобыл пола, знает, как судьба прочнав нас по утрам: иссохло в горле слово,жить надо снова, ибо ночь прошла.

А та, что спит, смыкая пуще веки, —что ей твой ад, когда она в раю?Летит, минуя там, в надзвездном верхе,твой труд, твой долг, твой грех, твою семью.

А все ж — пора. Стыдясь, озябнув, мучась,надела прах вчерашнего пераи — прочь, одна, в бесхитростную участь,жить, где жила, где жить опять пора.

Те, о которых речь, совсем иначевстречают день. В его начальной тьме,о, их глаза — как рысий фосфор, зрячи,и слышно: бьется сильный пульс в уме.

Отважно смотрит! Влюблена в сегодня!Вчерашний день ей не в науку. Ты —здесь ни при чем. Ее душа свободна.Ей весело, что листья так желты.

Ей важно, что тоскует звук о звуке.Что ты о ней — ей это все равно.О муке речь. Но в степень этой мукитебе вовек проникнуть не дано.

Ты мучил женщин, ты был смел и волен,вчера шутил — не помнишь нынче, с кем.Отныне будешь, славный муж и воин,там, где Лаура, Беатриче, Керн.

По октябрю, по болдинской аллееуходит вдаль, слезы не уронив, —нежнее женщин и мужчин вольнее,чтоб заплатить за тех и за других.

Ночь перед выступлением

Сегодня, покуда вы спали, надеюсь,как всадник в дозоре, во тьму я глядела.Я знала, что поздно, куда же я денусьот смерти на сцене, от бренного дела!

Безгрешно рукою водить вдоль бумаги.Писать — это втайне молиться о ком-то.Запеть напоказ — провиниться в обмане,а мне не дано это и неохота.

И все же для вас я удобство обмана.Я знак, я намек на былое, на Сороть,как будто сохранны Марина и Аннаи нерасторжимы словесность и совесть.

В гортани моей, неумелой да чистой,жил призвук старинного русского слова.Я призрак двусмысленный и неказистыйпоэтов, чья жизнь не затеется снова.

За это мне выпало нежности столько,что будет смертельней, коль пуще и больше.Сама по себе я немногого стою.Я старый глагол в современной обложке.

О, только за то, что душа не лукаваи бодрствует, благословляя и мучась,не выбирая, где милость, где кара,на время мне посланы жизнь и живучесть.

Но что-то творится меж вами и мною,меж мною и вами, меж всеми, кто живы.Не проще ли нам обойтись тишиною,чтоб губы остались свежи и не лживы?

Но коль невозможно, коль вам так угодно,возьмите мой голос, мой голос последний!Вовеки я буду добра и свободна,пока не уйду от вас сколько-то-летней…

* * *

Ни слова о любви! Но я о ней ни слова,не водятся давно в гортани соловьи.Там пламя посреди пустого небосклона,но даже в ночь луны ни слова о любви!

Луну над головой держать я притерпеласьдля пущего труда, для возбужденья дум.Но в нынешней луне — бессмысленная прелесть,и стелется Арбат пустыней белых дюн.

Лепечет о любви сестра-поэт-певунья —вполглаза покошусь и усмехнусь вполрта.Как зримо возведен из толщи полнолуньячертог для божества, а дверь не заперта.

Как бедный Гоголь худ там, во главе бульвара,и одинок вблизи вселенской полыньи.Столь длительной луны над миром не бывало,сейчас она пройдет. Ни слова о любви!

Так долго я жила, что сердце притупилось,но выжило в бою с невзгодой бытия,и вновь свежим-свежав нем чья-то власть и милость.Те двое под луной — неужто ты и я?

Отрывок из маленькой поэмы о Пушкине