Белла Ахмадулина - Сборник стихов Страница 21

* * *

Ни слова о любви! Но я о ней ни слова,не водятся давно в гортани соловьи.Там пламя посреди пустого небосклона,но даже в ночь луны ни слова о любви!

Луну над головой держать я притерпеласьдля пущего труда, для возбужденья дум.Но в нынешней луне — бессмысленная прелесть,и стелется Арбат пустыней белых дюн.

Лепечет о любви сестра-поэт-певунья —вполглаза покошусь и усмехнусь вполрта.Как зримо возведен из толщи полнолуньячертог для божества, а дверь не заперта.

Как бедный Гоголь худ там, во главе бульвара,и одинок вблизи вселенской полыньи.Столь длительной луны над миром не бывало,сейчас она пройдет. Ни слова о любви!

Так долго я жила, что сердце притупилось,но выжило в бою с невзгодой бытия,и вновь свежим-свежав нем чья-то власть и милость.Те двое под луной — неужто ты и я?

Отрывок из маленькой поэмы о Пушкине

Каков? — Таков: как в Африке, курчави рус, как здесь, где вы и я, где север.Когда влюблен — опасен, зол в речах.Когда весна — хмур, нездоров, рассеян.

Ужасен, если оскорблен. Ревнив.Рожден в Москве. Истоки крови — родомиз чуждых пекл, где закипает Нил.Пульс — бешеный. Куда там нильским водам!

Гневить не следует: настигнет и убьет.Когда разгневан — страшно смугл и бледен.Когда железом ранен в жизнь, в животно стонет, не страшится, кротко бредит.

В глазах — та странность, что белок белей,чем нужно для зрачка, который светел.Негр ремесла, а рыщет вдоль аллей,как вольный франт. Вот так ее и встретил

в пустой аллее. Какова она?Божественна! Он смотрит (злой, опасный).Собаньская (Ржевусской рождена,но рано вышла замуж, муж — Собаньский,

бесхитростен, ничем не знаменит,тих, неказист и надобен для виду.Его собой затмить и заманитьсо временем случится графу Витту.

Об этом после). Двадцать третий год.Одесса. Разом — ссылка и свобода.Раб, обезумев, так бывает горд,как он. Ему — двадцать четыре года.

Звать — Каролиной. О, из чаровниц!В ней все темно и сильно, как в природе.Но вот письма французский черновикв моем, почти дословном, переводе.

Я не хочу Вас оскорбить письмом.Я глуп (зачеркнуто)… Я так неловок(зачеркнуто)… Кокетство Вам к лицуНе молод я (зачеркнуто)… Я молод,но Ваш отъезд к печальному концусудьбы приравниваю. Сердцу тесно(зачеркнуто)… Кокетство Вам к лицу(зачеркнуто)… Вам не к лицу кокетство.Когда я вижу Вас, я всякий разсмешон, подавлен, неумен, но верьтетому, что я (зачеркнуто)… что Вас,о, как я Вас (зачеркнуто навеки)…

Взойти на сцену

Пришла и говорю: как нынешнему снегулегко лететь с небес в угоду февралю,так мне в угоду вам легко взойти на сцену.Не верьте мне, когда я это говорю.

О, мне не привыкать, мне не впервой, не вновевзять в кожу, как ожог, вниманье ваших глаз.Мой голос, словно снег, вам упадает в ноги,и он умрет, как снег, и обратится в грязь.

Неможется! Нет сил! Я отвергаю участьявиться на помост с больничной простыни.Какой мороз во лбу! Какой в лопатках ужас!О, кто-нибудь, приди и время растяни!

По грани роковой, по острию канатаплясунья, так пляши, пока не сорвалась.Я знаю, что умру, но я очнусь, раз надо.Так было всякий раз. Так будет в этот раз.

Исчерпана до дна пытливыми глазами,на сведенье ушей я трачу жизнь свою.Но тот, кто мной любим, всегда спокоен в зале —Себя не сохраню, его не посрамлю.

Измучена гортань кровотеченьем речи,но весел мой прыжок из темноты кулис.В одно лицо людей, все явственней и резче,сливаются черты прекрасных ваших лиц.

Я обращу в поклон нерасторопность жеста.Нисколько мне не жаль ни слов, ни мук моих.Достанет ли их вам для малого блаженства?Не навсегда прошу — пускай на миг, на миг…

* * *

Потом я вспомню, что была жива,зима была, и падал снег, жарастесняла сердце, влюблена была —в кого? во что?Был дом на Поварской(теперь зовут иначе)… День-деньской,ночь напролет я влюблена была —в кого? во что?В тот дом на Поварской,в пространство, что зовется мастерскойхудожника.Художника делавлекли наружу, в стужу. Я ждалаего шагов. Сморкался день в окне.Потом я вспомню, что казался мнетруд ожиданья целью бытия,но и тогда соотносила янасущность чудной нежности — с тоскойгрядущею… А дом на Поварской —с немыслимым и неизбежным днем,когда я буду вспоминать о нем…

Дом

Я вам клянусь: я здесь бывала!Бежала, позабыв дышать.Завидев снежного болвана,вздыхала, замедляла шаг.

Непрочный памятник мгновенью,снег рукотворный на снегу,как ты, жива на миг, а верю,что жар весны превозмогу.

Бесхитростный прилив народак витринам — празднество сулил.Уже Никитские воротаразверсты были, снег валил.

Какой полет великолепный,как сердце бедное неслосьвдоль Мерзляковского — и в Хлебный,сквозняк — навылет, двор — насквозь.

В жару предчувствия плохого —поступка до скончанья летв подъезд, где ветхий лак плафонатак трогателен и нелеп.

Как опрометчиво, как пылкоя в дом влюбилась! Этот домнабит, как детская копилка,судьбой людей, добром и злом.

Его жильцов разнообразных,которым не было числа,подвыпивших, поскольку праздник,я близко к сердцу приняла.Какой разгадки разум страждал,подглядывая с добротойнеистовую жизнь сограждан,их сложный смысл, их быт простой?Пока таинственная бытностьмоя в том доме длилась, яего старухам полюбиласьпо милости житья-бытья.

В печальном лифте престареломмы поднимались, говоряо том, как тяжко старым теломтерпеть погоду декабря.

В том декабре и в том пространстведуша моя отвергла зло,и все казались мне прекрасны,и быть иначе не могло.

Любовь к любимому есть нежностько всем вблизи и вдалеке.Пульсировала бесконечностьв груди, в запястье и в виске.

Я шла, ущелья коридоровменя заманивали в глубьчужих печалей, свадеб, вздоров,в плач кошек, в лепет детских губ.

Мне — выше, мне — туда, где долженпришелец взмыть под крайний свод,где я была, где жил художник,где ныне я, где он живет.

Его диковинные вещивоспитаны, как существа.Глаголет их немое вечео чистой тайне волшебства.

Тот, кто собрал их воедино,был не корыстен, не богат.Возвышенная вещь родимадуше, как верный пес иль брат.

Со свалки времени былоговозвращены и спасены,они печально и беззлобноглядят на спешку новизны.

О, для раската громовоготак широко открыт раструбаЧетыре вещих граммофонаво тьме причудливо растут,

Я им родня, я погибаюот нежности, когда вхожу,я так же шею выгибаюи так же голову держу.

Я, как они, витиевата,и горла обнажен проем.Звук незапамятного вальсасохранен в голосе моем.

Не их ли зов меня окликнул,и не они ль меня влеклиочнуться в грозном и великомнедоумении любви?

Как добр, кто любит, как огромен,как зряч к значенью красоты!Мой город, словно новый город,мне предъявил свои черты.

Смуглей великого арапавосходит ночь. За что мне честь —в окно увидеть два Арбата:и тот, что был, и тот, что есть?

Лиловой гроздью виснет сумрак.Вот стул-капризник и чудак.Художник мой портрет рисуети смотрит остро, как чужак.

Уже считая катастрофойуют, столь полный и смешной,ямб примеряю пятистопныйк лицу, что так любимо мной.

Я знаю истину простую:любить — вот верный путь к тому,чтоб человечество вплотнуюприблизить к сердцу и уму.

Всегда быть не хитрей, чем дети,не злей, чем дерево в саду,благословляя жизнь на светезаботливей, чем жизнь свою.

Так я жила былой зимою.Ночь разрасталась, как сирень,и все играла надо мноюпечали сильная свирель.

Был дом на берегу бульвара.Не только был, но ныне есть.Зачем твержу: я здесь бывала,а не твержу: я ныне здесь?

Еще жива, еще любима,все это мне сейчас дано,а кажется, что это былои кончилось давным-давно…

Два гепарда