Лев Кобылинский - Стихотворения Страница 21

Гаммы

Торопливо, терпеливогаммы Соничка играет.звук очнется боязливои лениво умирает.И полны тоски и скукизвуки догоняют звуки —словно капли дождевыегде-то в крышу, неживые,однозвучно, монотонно,неустанно ударяют.Далеко мечты летают,и давно устали руки,звуки гаснут, звуки тают,звуки догоняют звуки.Лишь окончила, сначала…О в который раз, в который?Тихо спит и меркнет зала,ветерок играет шторой;те же паузы и ноты,те же скучные длинноты,так печально, машинальнозанывают, уплывают,словно слезы, застывают.Ах, как звучны эти гаммы,эти ноты однозвучны,как суров приказ докучныйи немного строгий мамы!Уж ее передник черныйвесь измят игрой проворной,уж, отставив кончик, ножказатекла, похолодела,и сама она в окошковсе-то смотрит то и дело.Надоело ей, как белке,в колесе кружить без толку —на часах друг друга стрелкинастигают втихомолку.Но полны тоски и скукизвуки догоняют звуки.

Ах, не так ли, как по нотам,ты и жизнь свою сыграешь.всем восторгам и заботамуж теперь ты меру знаешь,однотонно, монотонноте же звуки повторяешь…Но она очнулась вдруги движеньем быстрых рук,звук со звуком сочетая,заплетает звуки в круг.и, как мошка золотая,к нам в окошко залетая,зазвенев, трепещет звук,и дрожит, жужжа, как жук,раскрывающийся тает.и рыдающий ласкаети, лаская, умолкаетобрывающийся звук.

Песня кукол

Как китайские тени, игриво,прихотливо скользят облака;их капризы бесцельно красивы,их игра и легка и тонка.

Это царство огня и фарфора,ярких флагов, горбатых мостов,механически стройного хоравосковых и бумажных цветов.

Здесь в стеклянных бубенчиках шарикбудит мертвую ясность стекла,и луна, как китайский фонарик,здесь мерцает мертва и кругла.

То горит бледно-розовым светом,то померкнет, и траурно-хмурк ней приникнет ночным силуэтомиз вечерних теней абажур.

Здесь никто не уронит слезинки,здесь улыбка не смеет мелькнуть,и, как в мертвенной пляске снежинки,здесь не смеет никто отдохнуть.

Здесь с живыми сплетаются тени,пробуждая фарфоровый свод,это — праздник живых привиденийи воскресших теней хоровод.

Дай нам руку скорей, и в мгновеньиоборвется дрожащая нить,из фарфоровой чаши забвеньястанешь с нами без устали пить.

Будет танец твой странно-беззвучен,все забудешь — и смех и печаль,и с гирляндой теней неразлучен,унесешься в стеклянную даль.

Ты достигнешь волшебного зала,где единый узор сочеталс мертвым блеском земного кристалланеземных сновидений кристалл.

Ты увидишь, сквозь бледные векиФею кукол, Принцессу принцесс,чтоб с ее поцелуем навекиты для мира живого исчез!..

Безмолвие

На рождественском Vorlrag'e доктора Рудольфа Штейнера в Ганновере в 1911 году.

«Смерти нет», — вещал Он вдохновенно,словно в храме стало тихо в зале,но меж нас поникших умиленнодвое детских глазок задремали.

Прогремел — и силою веленийв несказанном вдруг предстал величье,но, склонившись к маме на колени,задремала сладко Беатриче.

Он замолк, и стало все безгласным,из безмолвия рождалось Слово,и слилась с безмолвием ужаснымтишина неведенья святого.

Отрава

Мальчик проснулся ужален змеею,в облаке сна исчезает змея;жгучей отравой, безумной тоскоючистая кровь напоилась твоя!

Бедный малютка, отныне ты будешьмедленно слепнуть от черного сна,бросишь игрушки и сказки забудешь,детская станет молитва смешна.

Лепет органчика сладко-невинныйв сердце не станет и плакать и петь,Божия Матерь с иконы стариннойвдруг на тебя перестанет смотреть!

Бабочки вешней живые узорысердцу не скажут про солнечный край,женские грустные, строгие взорывновь не напомнят утраченный Рай.

Сам не поймешь ты, что сталось с тобою,что ты утратил, бесцельно грустя,и, улыбаясь улыбкою злою.скажешь задумчиво: «Я не дитя!»

Ангел хранитель

М. Цветаевой

Мать задремала в тени на скамейке,вьется на камне блестящая нить,видит малютка и тянется к змейке,хочет блестящую змейку схватить.

Тихо и ясно. Не движутся тучки.Нежится к кашке прильнув мотылек.Ближе, все ближе веселые ручки,вот уж остался последний вершок

Ангел Хранитель, печальный и строгий,белым крылом ограждает дитя,вспомнила змейка — ив злобной тревогемедленно прочь уползает свистя.

Святая книга

Иоганне П.-М.

Век не устанет малютка Тереза  книгу святую читать:«Голод и жажду, огонь и железо  все победит благодать!»

Перечень строгий малютке не скучен  рыцарей рати святой!«Этот за веру в темнице замучен.  этот растерзан толпой!

Рабски в пустыне служили им звери,  в самой тюрьме — палачи…Розы нетленной в молитве и вере  тайно взрастали лучи!

Им покорялась морская стихия,  звезды сходили с небес,пели им Ангелы Ave Maria!»…  Всех не исчислить чудес!

«Кто же наследит их славу?» — мечтая,  молвит и никнет, грустя…Вдруг отвечает ей книга святая:  «Ты их наследишь, дитя!»

Голубой цветок

Голубой цветок

Лидии Т.

Как своенравный мотылек,я здесь, всегда перед тобойи от тебя всегда далек,  я — голубой    цветок!

Едва ты приотворишь дверьтуда, во мглу былых веков,я говорить с тобой готов!Ты верил прежде — и теперь  царю цветов    поверь!

Я — весь лазурь, лазурь небес,очей и первых васильков;я в сад зову чрез темный лес,где след людей давно исчез,  под вечный кров    чудес!

Два голубых крыла моих  над временем парят:одно — надежда дней иных,другое — мгла веков седых.  я — нежный взгляд,    я — миг!

Ты знаешь: только я везде,  ты знаешь: я, ведь, ложь!Ищи меня в огне, в воде,  и не найдешь    нигде!

Когда померкнет все вокруг,  и этот мир так мал,перед тобой возникнет вдруг  далекий идеал,как нежный цвет, как легкий звук.Но миг — и легким всплеском рук  меня мой друг    сорвал…

Но снова между пыльных строк,  увлажненных слезой,я свой дрожащий лепесток  раскрою пред тобойчтоб ты в тоске не изнемог:  я — голубой    цветок!

Моя звезда

В час утренний, в прохладной дали,смеясь над пламенем свечи,как взор. подъятый ввысь, сиялив мгле утренней, в прохладной дали,доверчиво твои лучи,—и я шептал, молясь: «Гори.моя звезда, роса зари!»

В вечерний час, в холодной дали,сливаясь с пламенем свечи,как взор поникший, трепеталив вечерний час, в холодной дали,задумчиво твои лучи,—и я шептал, молясь: «Гори.моя звезда, слеза зари!»

Пожатие