Белла Ахмадулина - Сборник стихов Страница 36

Георгий Леонидзе

* * *

Чего еще ты ждешь и хочешь, время?Каких стихов ты требуешь, ответствуй!Дай мне покоя! И, покоем вея,дай мне воды, прозрачной и отвесной.

Зачем вкруг вью духоту смыкаешь?Нет крыл моих. Нет исцеленья ранам.Один стою. О, что ты сделал, Каин!Твой мертвый брат мне приходился братом.

Георгий Леонидзе

* * *

Как в Каспийской воде изнывает лосось,на камнях добывает ушибы и раныи тоскует о том, что кипело, неслось,и туманилось, и называлось: Арагви, —так тянусь я к тебе, о возлюбленный край!Отчий край, приюти в твоем будущем руслемою душу-вместилище скорби и ран.Помещусь ли я в искре твоей, помещусь ли?

Симон Чиковани

Начало

О стихи, я бы вас начинал,начиная любое движенье.Я бы с вами в ночи ночевал,я бы с вами вступал в пробужденье.Но когда лист бумаги так бел,так некстати уста молчаливы.Как я ваших приливов робел!Как оплакивал ваши отливы!Если был я присвоить вас рад,вы свою охраняли отдельность.Раз, затеяв пустой маскарад,вы моею любимой оделись.Были вы — то глухой водоем,то подснежник на клумбе ледовой,и болели вы в теле моем,и текли у меня из ладоней.Вас всегда уносили плоты,вы погоне моей не давались,и любовным плесканьем плотвывы мелькали и в воду скрывались.Так, пока мой затылок седели любимой любовь угасала,я с пустыми руками сидел,ваших ласк не отведав нимало.Видно, так голубое лицозвездочет к небесам обращает,так девчонка теряет кольце,что ее с женихом обручает.Вот уже завершается круг.Прежде сердце живее стучало.И перо выпадает из руки опять предвкушает начало.

Симон Чиковани

Морская раковина

Я, как Шекспир, доверюсь монологув честь раковины, найденной в земле.Ты послужила морю молодому,теперь верни его звучанье мне.

Нет, древний череп я не взял бы в руки.В нем знак печали, вечной и мирской.А в раковине — воскресают звуки,умершие средь глубины морской.

Она, как келья, приютила гулыи шелест флагов, буйный и цветной.И шепчут ее сомкнутые губы,и сам Риони говорит со мной.

О раковина, я твой голос вещийхотел бы в сердце обрести своем,чтоб соль морей и песни человечьисобрать под перламутровым крылом —

И сохранить средь прочих шумов — милыйшум детства, различимый в тишине.Пусть так и будет. И на дне могилыпусть все звучит и бодрствует во мне.

Пускай твой кубок звуки разливаети все же ими полнится всегда.Пусть развлечет меня — как развлекаетусталого погонщика звезда.

Симон Чиковани

* * *

Две округлых улыбки — Телети и Цхнети,и Кумиси и Лиси — два чистых зрачка.О, назвать их опять! И названия этизатрудняют гортань, как избыток глотка.

Подставляю ладонь под щекотную каплю,что усильем всех мышц высекает гора.Не пора ль мне, прибегнув к алгетскому камню,высечь точную мысль красоты и добра?

Тих и женственен мир этих сумерек слабых,но Кура не вполне обновила волнуи, как дуб, затвердев, помнит вспыльчивость сабель,бег верблюжьих копыт, означавший войну.

Этот древний туман также полон — в нем стрелымногих луков пробили глубокий просвет.Он и я — мы лишь известь, скрепившая стенывкруг картлийской столицы на тысячу лет.

С кем сражусь на восходе и с кем на закате,чтоб хранить равновесье двух разных огней:солнце там, на Мтацминде, луна на Махате,совмещенные в небе любовью моей.

Отпиваю мацони, слежу за лесами,небесами, за посветлевшей водой.Уж с Гомборской горы упадает в Исанипервый луч — неумелый, совсем молодой.

Сколько в этих горах я камней пересилил!И тесал их и мучил, как слово лепил.Превозмог и освоил цвет белый и синий.Теплый воздух и иней равно я любил.

И еще что я выдумал: ветку оливыя жестоко и нежно привил к миндалю,поместил ее точно под солнце и ливни.И все выдумки эти Тбилиси дарю.

Симон Чиковани

Метехи

Над Метехи я звезды считал,письменам их священным дивился —В небесах, как на древних щитах,я разгадывал знаки девиза.

Мне всегда объясняла одноэта клинопись с отсветом синим —будто бы не теперь, а давно,о Метехи, я был твоим сыном.

Ты меня создавал из ребра,из каменьев твоих сокровенных,я наказывал мне серебране жалеть для нарядов военных.

Пораженный монгольской стрелой,я дышал так прощально и слабопод твоей крепостною стеной,где навек успокоился Або.

За Махатской горой много днейты меня окунал во туманы,колдовской паутиной твоейврачевал мои бедные раны.

И когда-то спасенный тобой,я пришел к тебе снова, Метехи.Ворожи над моей головой,обнови золотые доспехи.

Одари же, как прежде, меняМорским облаком и небесами,подведи под уздцы мне коня,чтоб скакать над холмами Иоанн.

А когда доскажу все словаи вздохну так прощально и слабо,пусть коснется моя головаголовы опечаленной Або.

Симон Чиковани

Прекратим эти речи на миг…

Прекратим эти речи на миг,пусть и дождь свое слово промолвити средь тутовых веток немыхочи дремлющей птицы промоет.

Где-то рядом, у глаз и у щек,драгоценный узор уже соткан —шелкопряды мотают свой шелкна запястья верийским красоткам.

Вся дрожит золотая блесна,и по милости этой погодытак далекая юность близка,так свежо ощущенье свободы.

О, ходить, как я хаживал, впредьи твердить, что пора, что пора ведьв твои очи сквозь слезы смотретьи шиповником пальцы поранить.

Так сияй своим детским лицом!Знаешь, нравится мне в этих грозах,как стоят над жемчужным яйцомаистихи в затопленных гнездах.

Как миндаль облетел и намок!Дождь дорогу марает и моет —это он подает мне намек,что не столько я стар, сколько молод.

Слышишь? — в тутовых ветках немыхголос птицы свежее и резче.Прекратим эти речи на миг,лишь на миг прекратим эти речи.

Симон Чиковани

На набережной

Я в семь часов иду — так повелось —по набережной, в направленье дома,и продавец лукавый папиросмне смотрит вслед задумчиво и долго.

С лотком своим он на углу стоит,уставится в меня и не мигает.Будь он неладен, взбалмошный старик.Что знает он, на что он намекает?

О, неужели ведомо ему,что, человек почтенный и семейный,в своем дому, в своем пустом дому,томлюсь я от чудачеств и сомнений?

Я чиркну спичкой — огонек сыройвозникнет. Я смотрю на это тленье,и думы мои бродят над Курой,как бы стада, что ищут утоленья.

Те ясени, что посадил Важа,я перенес в глубокую долину,и нежность моя в корни их вошла,и щедро их цветеньем одарила.

Я сердце свое в тонэ закалил,и сердце стало вспыльчивым и буйным. —И все ж порою из последних силтянул я лямку — одинокий буйвол.

О старость, приговор твой отмении детского не обмани доверья.Не трогай палисадники мои,кизиловые не побей деревья.

Позволь, я закатаю рукава.От молодости я изнемогаю —пока живу, пока растет трава,пока люблю, пока стихи слагаю.

Симон Чиковани