Борис Ручьев - Стихотворения и поэмы Страница 4

1932

Возвращение на Коксохимкомбинат

Срывает вагонные речигустой паровозный гудок,когда загрохочут навстречусоставы с магнитной рудой.Скорее, скорее, скорее...Сжимаются шпалы скрипя,и темь незаметно стареетпо троицким тихим степям.

Киргизская ночь до рассвета...И вслух я подумать не прочь:— Товарищ! Заполним беседойбольшую дорожную ночь...

О будущем городе стали,рождающем славу и труд,я тоже раздумье поставилна легкий конвейер минут.

Вот память задорно выводитпарнишку околиц да изб,принесшего стройке заводаза деньги старанья свои.

Декады гремят неустаннов атаках, в гудках, вперебой,парнишка, крепясь, вырастаетв героя высоких работ.Ты слышишь: сквозь ночи, сквозь грохотстроительным взметом высотмоя молодая эпохагероику будней несет.

За берегом медленной ночистроительство выйду встречать.И город гудком прогрохочетприветный двенадцатый час.

И вновь за разлуку расплатойвольются в старанья сполнабетон коксохимкомбината,распутица рельс и канав.

1932

Письмо звериноголовской молодежи

С чистокровным полуднем вровень,через сотни дорожных метпусть приходит к вам это словозаправилой больших бесед.Не припомните? За два годапуть, исхоженный сотнями ног,от околицы до заводамежду нашею дружбой лег.И меня без большого рискавы, наверное, сгорячавовсе выкинули из спискаоднокашников, посельчан.Только я, пережив другоеи в других проходя боях,вспоминаю как дорогое —ваши лица и ваши края.Не от зауми, не от скуки,мысли искренностью задев,снова память беру на порукиза ее полнокровье дел.Все припомните, — до запевок,проходящих в одном рядус неустанной атакой севав боевом тридцатом году.Как, гремя, горячась, волнуясь,весь район напряжением сжав,с боем двигали посевную,каждым гектаром дорожа.Не расскажешь всего, что было(каждый шаг борьбой напоен),мы под корень старье рубили,строя заново район.Этот бой не забыт, и сновав заводских корпусах всегдак каждой точке, к победе новойя иду по его следам.Даже песни густеют потом...Вы прислушайтесь: раскаляясьвашим пульсом большой работы,бьется, грохает вся земля.Если вы, каждый год крепчая,темп берете в кругу посевном,мы вам тотчас же отвечаемкоксом, сталью и чугуном.Так в делах мастеров завзятыхбудни выкованы, стройны,мы растем и растем, ребята,на стропилах своей страны.Как-нибудь, может, в пору такую,может, в отпуск очереднойвместе встретимся, потолкуемо пережитом, о родном.Может, в вечер синий, как море,за беседою, тишь рубя,расскажу про Магнитогорье,вы расскажете про себя.Подытожим, дела разведав,чтобы завтра, все сохранив,наши кимовские победывырывались за синь границ.Это главное в мысли четкой,что я вызнал в строке сухойпосевной и газетной сводки,нынче двинувшей слово в поход.

1932

Стихи первому другу — Михаилу Люгарину

Дружба — вместе,а табачок — врозь.Дедова пословица

Ты о первой родинепесню начинаешь,и зовут той песней —крепче во сто крат —пашни да покосы,да вся даль родная,да озер язевыхзорняя икра,да девчата в шалях,снежком припорошенных,озими колхознойядреные ростки...И не бьется в сердцени одна горошинадавней, доморощенной,избяной тоски....Ты о нашем городепесню запеваешь,и зовется в песнеродиной второй,нас с тобой на подвигсрочно вызывая,до последней гайкинаш Магнитострой.Может, послабее,может, чуть покрепче,я пою о том же...И — навеселе,как родня — в обнимку,на одном наречьеходят наши песнипо своей земле.

Эта дружба затеваласьне на случай, не на срок,шла по снегу и по пыливсех исхоженных дорог.Вместе бросили деревнюи отправились в отход,начинали вместе строить,строим, выстроим завод.На одной подушке спали,вместе пили «Зверобой»,на работу выступалис красным флагом — будто в бой.Хлеб делили, соль делили,жизнь делили, как табак,и по графику носилиразъединственный пиджак.Каждый праздник, как награду,получали от страны,то — рубахи из сатина,то — суконные штаны.Только вспомни, как, бывало,первый вечер, первый годмы певали под гармошкубез подсказок и без нот:«Ты, гармошка, — сине море,я — игрок на берегу...Лет семнадцати девчоночкусебе поберегу...»А теперь, вздохнув глубоко,папиросу прикурив,я скажу тебе такое,что и прежде говорил:«Если ты ее полюбишь,либо дорог станешь ей, —отойду я от девчонки,первой радости моей.Смех забуду, всех забуду,тыщу раз вздохну на дню,на замок закрою сердце, —друга в сердце сохраню...»

Только надо так договориться,в жар любой, в любую гололедь,дружба не снежинка и не птица,что по ветру может улететь.Всё проверь, за правду не серчая,и запомни: в жизненном строюза твою походку отвечаю,как и ты ответишь за мою.

Я тебя ценю не за улыбку,что как солнце в середине дня,даже шаг, похожий на ошибку,отдается в сердце у меня.Зори меркнут, тучи ходят рядом,как свинец, становится вода...Может, я ругаюсь злей, чем надо,слишком хмурю брови иногда.Кривду всю покуда не порушив,вечной правде верная сполна,бьется насмерть и за наши души,слава наша — Родина-страна.Может, не додружим, не достроим,может, завтра, может, через часвыйдем мы с ровесниками строем,унося винтовки на плечах.

В бой, так в бой, на битву, а не в драку,жизнью став на самом берегу,как шагнем мы в первую атаку,в первый раз ударим по врагу?..Если же отступишь перед тучей,по руке ударишь в черный сроки уйдешь, ничейный и колючий,перепутьями чужих дорог,-на минуту камнем станет нежность,ты иди, не думай обо мне...Встречу я тебя, товарищ, тем же,чем врага встречают на войне.И тогда-то — сердцем, а не речьювсей России в мировом боюза твою походку я отвечутак же, как отвечу за свою.

А покамест друг у другаты в долгу и я в долгу.Если в жизни станет туго,чем захочешь — помогу.Если я скажу сурово,вдруг обижу невзначай,ты найди суровей слово,той же дружбой отвечай.А сегодня утром яснымпо уставу, в свой черед,выступаем с флагом краснымна великий фронт работ.Сердце просится наружу,не толчок дает — скачок.Вместе — служба, вместе — дружбаи матерый табачок.

1932

Дополнение к анкете

...и заявлению

о вступлении в ряды ВЛКСМ

Когда зачитают анкету до края,я встану спокойно у всех на виду,ничем не хвалясь, ничего не скрывая,по-честному речь о себе поведу.Моя биография вписана просто —в листочек анкеты, в четыре угла,но я расскажу про такие вопросы,которых анкета учесть не могла.О годе рожденья вопрос чуть заметен,а он поднимает из сердца слова...Какое рожденье отметить в анкете,когда на веку их случается два...

Это было еще в тридцатом.Поутру, покинув вокзал,парнем серым и простоватымя впервые в артель попал.Взял старшой меня, не торгуясь(сам-то кругленький, будто еж),и в работу запряг такую,что не охнешь и не вздохнешь.

Знал я мало, умел немного.Если ж спросишь о чем таком,он тебе отвечает строго,будто по уху — матюком.Так трудился — неделю, месяц,может, с толком, а может, в брак,позабыл, как поются песни,научился курить табак.Но за месяц кассир угрюмыймне «два ста» рублей отсчитал...Понимаете, эта суммадля моих земляков — мечта!

...Только раз, после вьюжной смены,я на митинг вхожу в тепляк,вижу — наш-то старшой со сцены,как оратор, толкует так:мол, расценки, сказать по правде,обирают рабочий люд,дескать, здесь нам бумажки платят,а в Кузнецке и спирт дают.Мы, мол, тоже не прочь погретьсяда податься в Сибирь отсель,дескать, я говорю от сердца,за свою говорю артель...Тут и кончились разом прятки, —при народе светлейшим днем,целых пять земляков из Вяткимироеда признали в нем.В шуме, криках, вскипевших штормом,взявших оборотня в оборот,ярость бешено сжала горлои рванула меня вперед....Видел я только эту харю,оболгавшую всю артель.Может, я по ней не ударил,только помню, что бил, как в цель...

Об этом я вспомнил совсем не напрасно,я знаю, как ярость за сердце берет.А это ж — та самая ненависть класса,с которым дышу я и строю завод.Я знаю завод с котлована, с палатки,с чуть видимой дымки над каждой трубой,здесь каждый участок рабочей площадкисроднился с моей невеликой судьбой.За мною немало тореных дорожек,я волей не беден и силой богат,а в душу как гляну суровей и строже —не чую покоя и славе не рад.Живу как живется, пою без разбора,дружу с кем попало и бью невпопади даже к победам, горя от задора,иду, останавливаясь, наугад.Завод в котлованах — под бурями начат,в работе растет он железным, в борьбе...И это, пожалуй, всё то же и значит,что я говорю вам сейчас — о себе.Я верности вечной не выучен клясться,не скажешь словами, как сердце поет.Я вижу — вы юность железного класса,с которой отныне пойду я вперед.

1932