Николай Шпыркович - Лепила[СИ] Страница 25

Итак, что мы имеем: тяжело раненного человека, вероятнее всего с повреждением печени, с кровопотерей… хрен его знает с какой кровопотерей, ясно, что громадной, с геморрагическим шоком. К тому же у него: я ощупал затылок — слева была округлая вмятина — черепно–мозговая травма, может и в голове гематома. Кома. Это значит, со знаком минус.

Со знаком плюс…, со знаком плюс у меня ничего. Помню фильм, где герой Чарльза Бронсона преодолевает массу препятствий, несется на бешеной скорости на автомобиле, и все ради того, чтобы доставить врача с саквояжем к раненому другу, который раньше был врагом. Сначала за врачом летит, потом с ним — такой же обратный путь. После того, как врач был доставлен, само собой подразумевалось, что раненый — спасен, специалиста ж привезли. Это Бронсон только что и умеет, что стрелять, да по горам носиться на кабриолете, а врач — это же врач! Чичас он склянку с живой водой достанет, волшебную палочку, дунет — плюнет, пилюльку даст, укол сделает — и раны заживут, кровотечение остановится, станет добрый молодец–ковбоевец лучше прежнего. «Врача привезли» — это как «грачи прилетели» — весна началась, а больной ясное дело, — спасен! Ну, вот я, врач, стою над раненым, а ничегошеньки в этом лесу сделать не могу. И никакие «уколы», будь они даже со мной, мне не помогут — операцию надо делать, кровотечение останавливать, в голову лезть. Что я, шишкой череп просверлю, консервной банкой живот вскрою? Смолой кровотечение остановлю, сосновой палкой раны зашью? А земляничный сок вместо крови перелью? Орать «на помощь» — только связки рвать, прибежит ли кто — вопрос, а и прибежит — толку? Так что выход у меня и у Винта один — у него жить из последних сил, а у меня — из тех же сил тащить его через кусты к машине и быстрее мчать в больницу, слабо надеясь, что привезу я не обескровленный труп, а еще живого пацана.

Поднатужившись, я снова взял парня на руки, как когда–то жену в подвенечном платье и понес через лес, стараясь не споткнуться о какую–нибудь валежину. Удобнее было бы, конечно, взвалить Винта на плечо, но я не хотел потревожить свежие рыхлые тромбы в разрезанных сосудах, пусть хоть и не в полной мере, но приостановивших кровотечение. Нет, жену было нести определенно легче: в Винте было нормальных 70 килограммов веса среднестатистического взрослого человека, а может и чуть побольше, так что я пыхтел, как гигантский ежик, пробираясь через редколесье к пляжной полоске. Донеся раненого до машины, я, насколько мог осторожно положил его на траву. Стянув с себя майку, я скатал ее в тугой сверток и приложил его к ранам на животе Винта, постаравшись потуже притянуть его ремнем, выдернутым из собственных шорт. Открыв переднюю дверцу, я разложил разболтанное переднее сиденье. Снова поднял Винта, засунул его головой назад, а ноги задрал на панель, тем самым обеспечив хоть какой–то приток остатка крови к мозгу и сердцу. Еще раз проверив пульс и дыхание, я глубоко вздохнул, сосчитал: «и-раз, и-два, и-три», завел машину, и, стараясь ехать как можно более быстро, и в то же время — аккуратно, начал переваливаться по корням, время от времени поглядывая в зеркало заднего вида на распластанное тело. Хотелось лететь стрелой, и я чуть ли не за коленку себя хватал, останавливая ногу, стремящуюся вжать педаль газа.

Выбравшись из леса на асфальт, я все–таки прибавил скорости. Винт слабо замычал, и я решил отнести это, скорее к положительной динамике, хоть в лице моего негаданно свалившегося пациента не было ни кровинки, а губы напоминали сморщенный мундштук папирос «Беломорканал».

Проскочив мимо Гонконга, я вылетел на главную улицу Лесногорска, когда–то, естественно, носившую имя Ленина. В годы «дебилдинга» имя ей быстренько нашли новое, в аккурат подходящее к текущему моменту, и стала улица Ленина улицей Сахарова. Потом какой–то дотошный любитель истории раскопал, что еще до Октябрьской революции (блин, как все сложно стало, раньше скажешь «революция» или «война» — все сразу ясно, какая революция и какая война, а теперь без уточнения — ну никак!) носила улица название скромное, но честное — «Ситная». Ситная и Ситная, Сахарова как–то уже забыли, модно стало «зреть в корень», и таблички опять переделали, название держалось несколько лет, пока главой местной администрации не стал человек по фамилии Ситников, после чего иметь улицу с таким названием, в городе стало как–то и неудобно — местные острословы уже всласть обыграли столь знаменательное совпадение. Так что циркулировали упорные слухи, что улицу опять могут переименовать, для чего уже были, якобы, даже выделены средства из бюджета — на конкурс на лучшее название, на банкет по случаю принятия данного названия. Так что на асфальт на улице Ленина — Сахарова — Ситной — ?… денег уже не оставалось, как и на новые люки для канализационных колодцев, которые сперли на металлолом еще зимой. Вот и колодцы, кстати, — я притормозил, и аккуратно проехал между двумя открытыми отверстиями колодцев, регулярно «ловившими» неосторожных водителей и время от времени — местных алкоголиков, не давая скучать без любимой работы сотрудникам ДПС, автомеханикам и нам, горемычным. Вдалеке замаячил решетчатый металлический забор, с облупившейся зеленой краской. Хорошо хоть, по пути не попалось ни одного «оператора машинного доения», видно у них еще не наступило «критические дни» перед зарплатой, когда они дружно высыпают на улицы, воспылав любовью к Правилам дорожного движения. Хотя в данной ситуации мне было бы наплевать на все их полосатые палки, разве что по колесам бы огонь открыли. Я зарулил во двор, нажимая на обруч сигнала. Нинка — фельдшерица заполошно выбежала из дверей приемного покоя, на ходу что–то дожевывая.

— Ранение в живот, большая кровопотеря, геморрагический шок, ЧМТ — крикнул я в открытую форточку. — Систему для инфузий, каталку, и зови реаниматолога с набором. Скажи ему хоть, что привезли.

Заехав по пандусу к дверям, я остановился, вроде плавно. Открыв заднюю дверцу, я перебрался к изголовью раненого.

Дышал Винт совсем хреново, хуже некуда. Мои импровизированные повязки обильно промокли кровью — удивительно, сколько ее все–таки в нем! Майку придется выбросить, от такой порции крови ее никакой, самый раскрученный порошок не отстирает.

Колобком выкатилась из двери Нинка, таща в руке свою фельдшерскую укладку. Нажав кнопку, она разложила ее так лихо, что жалобно зазвенели в гнездах ампулы.

— Что набирать? — спросила она у меня.

А что набирать? Лить надо, лучше всего одногруппную эритроцитарную массу, хуже — препараты на основе гидроксиэтилкрахмала, или декстраны, совсем на худой конец — физиологический раствор. Впрочем, в подобной ситуации готов хоть воду из крана в вену запузыривать, лишь бы дать хоть какой–то объем в пустое сердце, тщетно перемалывающее своими клапанами жалкие остатки крови. Колоть же сейчас что–то — все равно, что пытаться заливать в пробитый бензобак вместо топлива — по чайной ложке какой–нибудь присадки, повышающей октановое число бензина, надеясь при этом, что двигатель будет работать именно на присадке. Это еще раз к вопросу о враче с чудо–чемоданчиком: ни в одном фильме не увидишь, как эскулап, доставленный из тридевятого царства, налаживает систему для внутривенных инфузий — все больше они как–то уколами справляются. Можно, можно «стимульнуть» — вкатить ему адреналина — и сердце забьется чаще, сосуды и без того суженые, «выдавившие» всю кровь из мышц, кожи, печени, почек, ибо организм жертвует этими «ненужными» в данной ситуации органами, лишь бы снабдить кровью мозг и сердце — еще больше сузятся, можно даже добиться практически нормального давления чуть ли не у трупа. Только это будет яростное хлестанье кнутом загнанной, в кровавой пене, лошади. На минуту убыстрив свой бег, она грянется замертво через сотню метров, придавив всадника. Потому и называется у нас данный способ лечения «терапия отчаяния».

Впрочем, тут же, переваливаясь, как олимпийский мишка, выбежала и Мурадян — пожилая армянка, работавшая на «Скорой» последний год до пенсии, — на ходу заполняя капельницу. «Капельница», в общем–то, название бытовое, хоть мы и сами по привычке обзываем так систему для внутривенных вливаний. Хотя в данный момент мне, скорее, нужна была «струйница». Мельком заметив, что система без фильтра, стало быть, кровь через нее не очень–то перельешь, ну это ладно, потом, если что, заменят, я критически глянул на иголку. М-да… Мне сейчас было нужно нечто более широкое, чем стандартная иголка, с диаметром просвета 0,8 мм, коими оснащены большинство систем. Хотя бы периферический катетер 15 — 17 q, ну 19, а еще лучше — подключичку ему загнать, диаметром 1,4, чтобы бутылку в 3 минуты под давлением перепустить, а не с этой «циркалкой» возиться. К тому же, игла имеет «странное» свойство прокалывать вены, а с ними–то у нас, мягко говоря, проблема.