Концерт для Леночки. Сборник рассказов - Константин Валерьевич Леонтьев Страница 7

Все эти дни, когда решение было уже принято окончательно, он как будто бы шел по длинному коридору, запирая за собой двери, одну за другой, выбрасывая от них ключи, чтобы уже не вернуться. И вот последняя дверь – дверь собственного кабинета. Пусть так.

Первое отчетливое желание покончить со всем разом поманило подполковника Сергеева еще три месяца назад, сразу после Новогодних праздников.

Случился очередной, безобразный в своей откровенной злобе скандал с женой. Давно уже скандалы эти были нормой, и давно уже возвращение домой сделалось для Сергеева неприятной необходимостью. В тот вечер он снова пришел пьяным, уже третий раз за неделю. Жена, сорвавшись в истерику, осыпала его проклятиями. Он стоял, силясь сказать что-нибудь не менее обидное и хлесткое, но ничего не мог вымолвить, и только скалился в ответ, пытаясь стащить с себя пуховик, путаясь в рукавах и прихожей.

Утром, как всегда, они помирились тем худым, холодным миром, который диктует безвыходность положения. Но что-то подломилось в его душе, осталось, не отступило вместе с похмельем. Как первая раковая клетка, смертоносная и неопознанная. Мысль, что жизнь исчерпала себя, начала приходить все чаще и чаще, и каждый прожитый день подтверждал ее. Он мучился от этого осознания, искал лазейки, но уже не мог спастись в них. И водка помогала только на первом стакане.

Он не раз с удивлением думал, как же незаметно подкралась эта беда! Как он просмотрел момент, когда из молодого, здорового, уверенного в себе мужика вдруг превратился в развалину, которой ничего не интересно вокруг. Одно раздражение, и вечное желание, чтобы все оставили в покое. И скоро оставят! Пенсия уже рядом. Дают дослужить. А куда потом? Чем заниматься? Что его ждет? Живот, одышка, стакан, пропилы мозгов женой, похмелье, серость, тупик. Самое обидное, что даже желания нет бороться! За что бороться?

Разумеется, точкой отчета всего этого была Юлька. Именно после нее жизнь Сергеева стала оседать и обваливаться, как овраг в оползневой зоне. Восемь лет минуло уже с тех событий, а время не лечило, а скорее резало и ампутировало, пока не превратило его душу в одну сплошную культю.

До самой последней мелочи остался памятен для Сергеева тот ночной разговор с женой на кухне. Разговор негромкий, потому что шестнадцатилетний Олежка спал за стенкой, но бешеный по накалу. Надя сидела тогда напротив него, неприятная своим по-домашнему растрепанным видом, с гневными и одновременно испуганными глазами, и быстро свистела ему в лицо шепотом, даже временами задыхаясь от этой быстроты.

Вообще, говорила в основном только она, а Сергеев отмалчивался, вертел в руках консервный нож, и все думал отрешенно, вторым планом, что вот так нож похож на хищную рыбину с далеко выдвинутой челюстью, а если перевернуть, то на птицу с мощным клювом.

«По-пал! По-пал!» – отстукивали на стене часы, и тонко усмехалась с репродукции «Незнакомка» Крамского, чем-то похожая на Юльку.

Ах, как он корил себя тогда за свою неосторожность! Как он мог забыть о чужих глазах и языках?! Обо всех этих макаках вокруг, которые одинаково охотно питаются и чужим горем, и чужим счастьем!

Надя много говорила о позоре, именно о позоре, который обрушился на них, и в первую очередь на нее. Тогда он только принял должность военкома, и в райцентре, где все на виду, особенно такая фигура, подобная сплетня действительно была лакомой – не успел сесть в кресло, а уже завел молодую любовницу! Как казалось Сергееву, Надя особенно не могла простить именно этот факт – любовница молодая!

– О чем ты думал? Чего добивался? Ей 24 года этой потаскухе! Да, потаскухе! Потому что ни один добрый мужик до сих пор замуж не позвал! Как ты вообще мог?

Мог? Под страшными пытками не признался бы Сергеев жене, что и как он мог с Юлькой!

– Я с тобой жить не буду! Я разведусь! – неожиданно выпалила Надя, и Сергеев поднял голову, и впервые с начала разговора посмотрел жене в глаза. Эта фраза, похоже, напугала их обоих. И в то же время безумным сладким прострелом у него мелькнула шальная мысль, что в этом случае между ним и Юлькой не будет никаких преград!

– Дай только Олежку поднять! – почти с мольбой прошептала Надя. – Ему школу заканчивать, поступать надо! Может, ты его еще и в армию собираешься отправить? Ладно, меня ты предал, так хоть сына пожалей!

Ее вспышка угасала, и вместе с ней угасала и безвозвратно уходила Юлька. Веселая, сумасшедшая Юлька, дарующая счастье и азарт.

Он пожалел тогда всех. Невыносимым был уже этот разговор. Сергеев чувствовал себя подсудимым, который ослаб морально, и слушает разбирательство своего дела с безучастной покорностью, готовый принять любой приговор, лишь бы скорее!

С самой Юлькой он встретился вечером следующего дня в темном подвальном кафе вокзала, где пиво подавали в пластиковых стаканах, и все казалось вокруг затхлым – воздух, арахис, насыпанный на бумажную тарелку, само пиво, сидящие вокруг люди.

Юлька удивилась выбранному месту, но пришла. И пока Сергеев с неуклюжестью ребенка-Дауна, складывающего кубики, подбирал слова и выстраивал фразы, слушала, не перебивая.

– Папа-медведь, значит все? – спросила она, когда Сергеев умолк.

– Да. Она все знает…

– И что?

Мука, да и только! Что он мог ей еще сказать? То, что порвать живые связующие нити оказывается легче и проще, чем сковывающие цепи? Все когда-то заканчивается. И этот год упоительных встреч, подаренный коварным бесом, тоже закончился. Теперь бес взимал плату, потешался, вынимал душу, дразня напоследок любимой женщиной, заставляя отрекаться, отдавать всему миру, тысячам ситуаций, неизвестным мужчинам. Но только не ему. Уже не ему.

Юлька восприняла все спокойно. У Сергеева даже мелькнула тоскливая мысль, что она его никогда не любила, настолько равнодушным был ее вид. Но потом он заметил, как мелко дрожат ее пальцы, и не выдержал, поймал Юлькину руку, начал целовать. Тихо, нежно, едва касаясь губами, мечтая остановить время, повернуть его вспять.

Юлька продолжала молчать. Потом осторожно отняла руку и ушла, а он так и остался наклоненным над столом. Вокруг гудели пьяные разговоры, чьи-то проблемы и истории, тошнотворные на слух. Он заказал водки. И еще. И еще. Пил с остервенением, злясь, что не наступает забытье, что делается только хуже. В конце концов, не выдержал, и отправился к Юлькиному дому, полный отчаянной решимостью все вернуть обратно. И сказанные слова, и Юльку, и свою судьбу.

Не дошел. Развезло по дороге, и он упал у какого-то забора. До Юльки он добрался только мысленно, даже успел поговорить, и все уладить.

Разбудил Олежка. Чуть не плача, сын тряс его за плечи, уговаривал встать и дойти до мотоцикла.