Дэвид Седарис - Одень свою семью в вельвет и коттон Страница 26

«Надеюсь, ты не собираешься курить прямо здесь, – сказал я. – Вообще-то я бы не возражал, но я только что заклеил окна на зиму».

Первые шесть месяцев мой брат Пол был просто колобком, потом – куклой, которую мы с сестрами пеленали и опекали по своему усмотрению. Одень его соответственно, и можно забыть о маленьком пенисе, лежащем, как соленый гриб, у него между ножками. Небольшая доля воображения плюс необходимые аксессуары – и он превращался то в Полетт, капризную маленькую француженку, то в Паолу, бамбину в темном парике, только что приехавшую из родной Тоскани, то в Полину, хипповую прикольную девчонку. Пока он был маленьким и беспомощным, терпел это; но к восемнадцати месяцам он полностью развеял миф о том, что из человека можно сделать гея. Несмотря на все наши усилия, ленточка говорила правду. Наш брат был мальчиком. Он получил по наследству все мое спортивное снаряжение, даже нераспечатанное, и целыми днями пропадал на улице с друзьями, играя в разные игры в зависимости от сезона. Если он выигрывал – класс, если проигрывал – невелико дело.

«Неужели ты не поплачешь? – спрашивали мы. – Ну, хоть чуточку?»

Мы пытались объяснить ему преимущества хорошего длинного плача – какое облегчение испытываешь ты сам, какую жалость испытывают окружающие, – но он рассмеялся нам в лицо. Мы все хлюпали, как испорченный душ, но для него производство воды ограничивалось мочой и потом. Он мог замочить простыни, но подушка его неизменно оставалась сухой.

Независимо от ситуации, для Пола все превращалось в шутку. Нежное объятие, искреннее проявление заботы – в минуты слабости мы попадались на эту удочку, а потом клялись не повторять ошибку больше никогда. В последний раз, позволив брату обнять меня, я отправился из Рейли в Нью-Йорк с огромной надписью, прилепленной сзади к моей куртке: «Привет, я гей!» Это было после другого торжества – похорон нашей мамы.

Когда со временем мы с сестрами уезжали из дому, это выглядело как естественный процесс – молодые люди, переходящие из одной окружающей среды в другую. Мы покидали дом безболезненно, а вот Пол напоминал домашнее животное, выпущенное на волю. Он знал, как приготовить еду, но когда доходило до самой готовки, терпения ему явно не хватало. Замороженные обеды поглощались без всякой обработки – он съедал бифштекс как мясной леденец без палочки. Однажды вечером я позвонил, когда он пытался расчленить большой пакет замороженных куриных крылышек. Он забыл их разморозить и теперь старался ногой разбить монолит на три шестидюймовых порции, которые затем намеревался запихнуть в тостер.

Я услышал специфический звук – башмак крушил замороженное мясо – и тяжелое дыхание брата. «Чертовы… гребаные… куриные… крылышки».

Я позвонил на следующий вечер и узнал, что все усилия были напрасны – цыпленок никуда не годился. На вкус он был, как рыба, так что брат выбросил его и забил на это дело. Но через пару часов он решил, что испорченный цыпленок лучше, чем никакого цыпленка, вылез из постели, вышел в одних трусах во двор и стал есть остатки цыпленка прямо из мусорника.

Я был шокирован. «В трусах?»

«Чтоб ты не сомневался, – подтвердил он, – наряжаться, чтобы съесть вонючего цыпленка, я уж точно не стану».

Я волновался, когда представлял себе, как мой брат стоит в одних трусах и жует протухшего цыпленка при лунном свете. Я волновался, когда услышал его рассказ о том, как он отрубился на автостоянке, а проснувшись, обнаружил у себя на заднице чьи-то инициалы, написанные помадой. Но я никогда не волновался, что он не сможет заработать себе на жизнь. Он начал зарабатывать, еще учась в школе, а к двадцати шести годам открыл свою компанию по шлифовке полов. Физическая работа тяжела и сама по себе, но еще больше достают всякие мелочи – выписывание счетов, поиски рабочих, бесконечные переговоры с нерешительными клиентами. Когда Пола спрашивают, как ему удается удовлетворить запросы всех заинтересованных сторон, он начинает распространяться о пользе компромиссов. «Иногда возьмешь хрен в рот, да и покрутишь там немножко. Глотать не обязательно, а поиграть можешь. Догоняешь?»

«Да, …в общем».

Пока нам еле удавалось платить квартплату, он приобрел себе дом. В тридцать два года он продал его и выгодно купил новый, в благопристойном районе внутри городской черты. Теперь у него было четыре спальни и еще грузовики и спортивные машины, заезжавшие на лужайку, которую ему подстригали за деньги. И все благодаря его философии, опирающейся на искусство орального секса.

Пол называл свой дом «приютом растерянного клоуна», но, на первый взгляд, клоун был вполне уверен в себе. На камине лежала пукающая горка дерьма с дистанционным управлением, в гостиной на полу – инкрустация в виде петуха – тезки хозяина; добавьте к этому ярко-зеленые стены и музыкальные мясницкие ножи. «Никакой растерянности, все четко», – сказали бы вы, споткнувшись о крокодила из цемента. Это был ужасно большой дом как для одного клоуна, так что, услышав, что к нему перебралась подружка с престарелой мопсихой по имени Венера, я испытал облегчение.

Брат был вне себя от радости. «Хочешь ей чего-нибудь сказать? Подожди, сейчас я ей дам трубку. «

Я приготовился услышать типичный северокаро-линский выговор, что-то вроде голоса самого Пола, но погрубее, а вместо этого услышал визг пилы, методично вгрызающейся в дерево. Это была Венера. Через несколько месяцев он предложил мне поговорить с их новой собакой, шестинедельным датским догом по имени Дизель. Я беседовал с дворовыми котами, домашними котами и усыновленным поросенком, который был очень мил, пока не научился переваривать твердую пищу. Когда я наконец встретился с его подружкой, дипломированной парикмахершей Кэти, они уже прожили вместе больше года. Если бы не татуировки и противоникотиновый пластырь, она была бы похожа на одну из фламандских мадонн, только на руках у нее был не младенец Иисус, а задыхающийся мопс. Мы полюбили ее сразу – ее грациозность, чувство юмора и свитера, отделанные мехом. А главное – она была с севера, так что, доведись им с Полом зачать ребенка, мы могли быть уверены хотя бы на пятьдесят процентов, что он будет говорить на вразумительном английском.

Они объявили о своей помолвке и назначили свадьбу на конец мая специально, чтобы позлить греков. И она должна была состояться не в церкви Святой Троицы, а в гостинице на побережье, в Северной Каролине. Женить их должен был не священник, а ясновидящая, которую они нашли по телефонной книге. Музыку обеспечивал диджей по имени Джей Ди, работавший по будням в местной тюрьме.

«Ладно, – вздохнула крестная, – наверное, сейчас у молодых людей так принято».

Я прилетел из Парижа за два дня до свадьбы и сидел у отца на кухне, когда отворилась дверь и вошел Пол в костюме и при галстуке. Бывший одноклассник покончил жизнь самоубийством, вот он и решил заскочить по дороге с похорон. С нашей последней встречи мой когда-то стройный братец набрал фунтов шестьдесят. Все как бы пропорционально увеличилось, но основная масса распределилась между лицом и туловищем, приведя к тому, что мой родственник называл зеркальной болезнью: «С таким пузом хрен только в зеркале и увидишь».

Избыточный вес смягчил некоторые черты, а другие поглотил полностью. Например, шею. Украшенная вторым подбородком, его голова, казалось, балансирует непосредственно на плечах, и двигался он осторожно, будто боялся, что она скатится. Я сказал себе, что если вижу брата в другом свете, так это из-за костюма, а не из-за веса. Он же теперь взрослый мужчина. Он собирался жениться, и, должно быть, стал другим человеком.

Он отхлебнул слабого кофе, сваренного отцом, и выплюнул его обратно в кружку.

– Пить эту дрянь все равно что трахаться в лодке.

– Что?

– Вода мешает.

– «А впрочем, – подумал я, – может быть, дело все-таки в весе».

На следующее утро я поехал на побережье вместе с сестрой Лизой и ее мужем Бобом. Как самая старшая и единственная замужняя из сестер, она сама себе назначила сразу две роли – умудренной опытом старшей сестры и посаженной матери жениха. Стоило лишь упомянуть Пола, Кэти или даже Атлантик-Бич, как она начала плакать, приговаривая сдавленным голосом: «Не думала я, что мне доведется дожить до этого дня». Начиная от Морхед Сити она практически плакала без умолку, вдохновленная картинками из нашего детства. «О, мостик! О, причал! О, поле для минигольфа!»

Отель, где Полу предстояло жениться, раньше назывался «Джон Иенси», но недавно его переименовали в «Королевский павильон». Его изрядно перестроили, и бывшая скромная гостиница на берегу теперь предлагала вашему вниманию банкетные залы и беседку для новобрачных. Официантки носили галстук-бабочку. Если бы вы провели 1980-е годы в состоянии комы, фальшивые колонны и архитектурные решения в пастельных тонах произвели бы на вас должное впечатление, но я узрел в этом что-то печальное и дешевое.