Дэвид Седарис - Одень свою семью в вельвет и коттон Страница 28

«Я не верю собственным глазам, – вмешался я. – Резиновый цыпленок! «

Он стал объяснять, что искал, но не нашел резинового петуха, а я объяснил, что не о том речь. «Даром импровизации обладают не все, – сказал я. – Где твои заметки? Почему ты не попросил меня помочь?» Я был так суров к нему потому, что собирался сказать настоящую речь. Я мечтал об этой речи, еще когда Пол был ребенком, но никто никогда не предложил мне ее произнести. А теперь придется ждать до его похорон.

Зал сдавали всего до часу ночи, так что возникла идея перенести празднование на пляж. Кэти переоделась, а мы с Полом пошли выгуливать собак на лужайке перед «Атлантидой». Впервые с момента свадьбы мы были одни, и я намеревался воспользоваться этим в полной мере. Ключевые слова – в полной мере. Потому что так никогда не получается. Хочешь сказать что-нибудь запоминающееся – и обязательно ляпнешь что-то, как последний придурок. Может, конечно, тебя и запомнят, но не так, как тебе хотелось. Брат всю жизнь спасал меня от подобных моментов, и сейчас ему предстояло вновь это сделать.

Начал моросить мелкий дождик, я откашлялся, Венера присела в травке, выдавливая из себя какашки размером с горошину. «Ты что, убирать за ней не будешь?» – спросил я. Пол указал на землю и свистнул датского дога. Тот с шумом промчался по лужайке и молниеносно сожрал фекалии. «Еще скажи, что это вышло случайно», – сказал я. «Случайно, черта с два. Я этого сукина сына специально тренировал, – ответил он. – Иногда он подставляет морду к ее заднице и ест дерьмо прямо из-под крана».

Я представил себе, как мой брат у себя посреди двора учит пса есть дерьмо, и понял, что эта картина останется со мной до самой смерти. Какие там слезы и братские признания – настоящие воспоминания именно такие. Дог облизнулся и поискал в траве добавку. «Так что ты говорил?» – спросил Пол.

«Да так, ничего». Чуваки на вершине дюны, которая грозила вот-вот обвалиться, издали боевой клич. Стоя в дверях своей комнаты, Кэти окликнула брата, и он, вместе с собаками, пошел на зов, распространяя вокруг себя любовь, какую не найдешь ни под деревом, ни под ракушкой, ни в сундуке с сокровищами, зарытом много столетий назад на этих исторических островах, окружающих нас.

Глава 16. Домовладение

«Найти подходящую квартиру все равно, что влюбиться», – сказала нам брокерша, стильная старушка в фирменных темных очках. Крашеные светлые волосы, черные чулки, маленький шарфик, игриво повязанный вокруг шеи – три месяца она таскала нас по всему Парижу в своей спортивной машине. Хью – впереди, а я сидел на заднем сиденье, сложившись пополам, как шезлонг.

После каждой поездки мне приходилось заново учиться ходить, но это были мелкие физические неудобства. Проблема же заключалась в том, что я уже влюбился – в нашу квартиру. Она была идеальной, и поиски другой представлялись мне предательством и изменой, как совершение прелюбодеяния. После очередного осмотра я становился посреди нашей гостиной, смотрел на высокий потолок с перекрытиями и пытался объяснить, что другие квартиры для меня ничего не значат. Хью занял противоположную позицию, он обвинял нашу квартиру в том, что нам приходится хитрить. Мы предлагали, мы просто умоляли купить ее, но хозяин держал ее для своих дочек, двух маленьких девочек, которым предстояло вырасти и выгнать нас из дому. Мы могли бы продлить контракт еще на пятнадцать лет, но Хью отказался вкладывать свою любовь в безнадежное дело. Услышав, что наша квартира никогда не будет по-настоящему нашей, он повесил трубку и связался с престарелой брокершей, и так он поступает всегда, если что не по нем: он начинает действовать и движется вперед.

Квартира для него больше не существовала, но я все еще надеялся на чудо. Автокатастрофа, пожар на детской площадке – да мало ли что может случиться с маленькими девочками.

Когда мы смотрели квартиры, я старался быть объективным, но чем больше мы видели, тем сильнее я впадал в отчаяние. Если квартира была не слишком маленькой, значит, была слишком дорогой, слишком современной, слишком далеко от центра. Я сразу почувствовал, что о любви и речи быть не может, но Хью уперся рогом и во всем находил потенциальные возможности.

Ему нравилась разруха, дающая возможность все исправить, и когда поздним летом старушка достала описание того, что можно перевести как «удачно расположенный бардак», он пришел в восторг. Чувство это возрастало, пока мы подымались по лестнице, и достигло апогея, когда дверь отворилась, и на лестничную клетку просочился запах застарелой мочи. Предыдущие жильцы съехали, оставив повсюду следы своего пребывания и характера. Все ниже пояса было искурочено, разбито в щепки, на всем были следы крови и человеческие волосы. На полу в гостиной я нашел зуб, а к двери прилепилось что-то, похожее на целый ноготь, измазанный соплями. Конечно, все это видел я один, вечный пессимист. Пока я искал остальные части тела, Хью носился взад-вперед между пещероподобными кухней и ванной, и глаза его горели безумным огнем.

Когда мы нашли нашу старую квартиру, у меня было такое же выражение, но на этот раз я не мог его поддержать, хотя всячески старался разделить его энтузиазм: «Смотри-ка, перерезанная проволока!» – но это звучало неубедительно. Так говорит человек, идущий на компромисс и пытающийся это скрыть. Место было не такое уж страшное. Комнаты были большие и светлые, и против расположения возразить было нечего. Просто оно меня как-то не впечатлило.

«Может быть, ты путаешь любовь с жалостью», – сказал я ему, а он мне на это ответил: «Если ты и впрямь так считаешь, мне искренне жаль тебя».

Старушка почуяла недостаток энтузиазма с моей стороны и тут же приписала его отсутствию воображения. «Некоторые люди не видят дальше своего носа», – вздохнула она. «Минуточку, – начал я – и сказал невероятную глупость: – я обладаю даром предвидения».

Она вытащила из сумочки телефон и предложила: «Докажите. Владелец получил уже три предложения и не собирается ждать вечно».

Если найти квартиру все равно что влюбиться, то купить ее все равно что сделать предложение во время первого свидания и пообещать не видеть друг друга до самой свадьбы. Мы назвали свою цену, и когда она была принята, я сделал вид, что счастлив так же, как Хью и старушка, подружка невесты. Мы встретились с банкиром и юристом, к которому надо было обращаться мэтр Ла Брюс. Я надеялся, что кто-нибудь из них прекратит это – откажут нам в ссуде, откопают какой-нибудь кодицил, – но все двигалось по расписанию. Наш мэтр провел подписание документов, а на следующий день появились подрядчики. Начались ремонтные работы, а я все еще просматривал каталоги недвижимости, надеясь выбрать что-нибудь получше. Меня беспокоило, что мы выбрали не только неправильную квартиру, но и неправильный район, неправильный город, неправильную страну. «Обычное раскаяние покупателя, – сказала старушка, – но вы не волнуйтесь, это вполне естественно». Естественно. Странно было услышать это слово из уст восьмидесятилетки с лицом без единой морщинки и волосами цвета американских школьных автобусов.

Через три месяца после переезда мы поехали в Амстердам, город, о котором так часто говорят: «Там протащишься, как нигде». Я представлял себе залитые неоновым светом мосты и каналы с ширкой, но Амстердам оказался больше похож на картины Брейгеля, чем на комикс. Нам понравились узкие кирпичные здания и шелест велосипедных шин на опавших листьях. Окна гостиницы выходили на Херенграхт, и, заселившись, я подумал, что мы совершили ужасную ошибку. С какой стати мы поселились в Париже, не изучив всех возможностей Амстердама? О чем только мы думали?

В первый же день мы отправились на прогулку и наткнулись на дом Анны Франк, что было для нас неожиданностью. Раньше мне казалось, что она жила в какой-то дыре, а на самом деле оказалось, что в очень красивом здании XVII века прямо над каналом. Тенистая улица, недалеко от магазинов и городского транспорта в смысле расположения место превосходное. За долгие месяцы поисков квартиры я стал смотреть на вещи под определенным углом, и когда увидел толпу перед входом, мне и в голову не пришло, что это очередь за билетами. Я сразу решил, что это день открытых дверей перед продажей дома.

Мы вошли в чуланчик за знаменитым книжным шкафом, и, как только я пересек порог, тут же почувствовал то, что старушка называла «ударом молнии»: абсолютную уверенность, что эта квартира – для меня, что она будет моей. Все здание нам было ни к чему, да и дорого, но квартира, где жила семья Анны Франк, была как раз подходящего размера и просто очаровательна. Об этом никто не упоминает – в спектаклях и фильмах ее всегда показывают облезлой и старомодной. Стоит распахнуть занавески, и первые слова, которые приходят на ум, – это не «Я все-таки верю, что все люди в душе хорошие», а «Кого надо укокошить, чтобы получить эту квартиру?» Конечно, я бы внес кое-какие изменения, но я видел, что в целом это то, что надо, особенно без мебели и всяких вещей, из-за которых любая комната всегда кажется меньше.