Сергей Боровский - Уроки переносятся на завтра Страница 13

Анализируя шаг за шагом свою жизнь, Серёга пришёл к грустному выводу о том, что потратил время, отведённое ему на взросление, абсолютно бездарно.

Укрепиться в этой мысли ему помогла последняя новость: комсомольское собрание, посвящённое неспортивному поведению отдельных студентов, объявили назначенным на завтрашний вечер. В списке его фамилия стояла последней, несмотря на законы алфавита, что тоже ничего хорошего не сулило. На закуску, гады, оставили.

А ведь он обещал себе вырваться из круга проклятий, преследовавших его род.

Тюрьма в их семье являлась чем-то обычным. Его отец наведывался домой с зоны только для того, чтобы опять что-нибудь украсть и сделать мать беременной. Серёгин старший брат пошёл по отцовским стопам с четырнадцати лет. Брат отца провёл на зоне тридцать лет из пятидесяти. Дед сидел. Прадед сидел. Никакой мокрухи, но воровали они вдохновенно и неизменно попадались.

Двоюродный дядька, чудом оказавшийся в армии раньше тюрьмы, остался там на сверхсрочную и попал сторожить зэков. Но не надолго. Его поймали с какими-то продовольственными махинациями и перевели на другую сторону клетки.

Малолетним пацаном Серёга часто сопровождал мать, когда она носила передачи. Бывало, что сразу несколько пакетов — родственников-то уйма. Или они стояли на обочине, ожидая проезда зарешеченных бортовых машин, чтобы помахать руками отцу, когда того перевозили с одной стройки на другую.

Поступив в институт, Серёга ясно ощутил, что где-то свернул с протоптанной предками дороги. А теперь что? Получается, от генов не убежишь?

- Что мне теперь делать? - в отчаянии спросил вслух Серега.

Дверь в комнату распахнулась, и появившийся на пороге ББМ объявил:

- На «Чайку»* пиво завезли! На тебя брать?

Неужели это и есть ответ на вопрос?

* «Чайка» - кинотеатр, рядом с которым располагался пивной киоск.

- Бери!

Тот грустный день закончился ещё более бесславно. После пива кто-то притащил «дури», и под её воздействием Толян стал приставать к Деду Магдею, вероятно, приняв его за кого-то другого. Матрос, к чести его, на ласки не отвечал и на соблазны не вёлся. Они уснули, обнявшись, однако не сделали ничего предосудительного.

Глава 14. Беда

Борискин, лёжа на диване в гостиной, перелистывал «Капитал» Маркса. На лице его блуждал неподдельный интерес, и это казалось тем более удивительным, что за ним никто не наблюдал, и весёлых картинок данная книга не содержала принципиально. Причина же радости Борискина была проста: взятый им в библиотеке экземпляр содержал нечто большее, чем учение о прибавочной стоимости — на полях, почти на каждой странице, он обнаружил пометки карандашом. Вот они-то и поглотили его целиком.

Первое замечание выглядело тривиально: неизвестный читатель подчеркнул какую-то строку классика и написал: «Верно!!!» Но уже в следующем эпизоде он оказался не только поклонником таланта Маркса, но и бескомпромиссным оппонентом. «Сомнительно», - вывел он. А чуть ниже стояло: «Сравнить с аналогичным текстом у Плеханова». Иногда дерзкая рука позволяла себе и такие вольности: «Мысль, мягко скажем, не нова. К тому же, Аристотель выразился по этому поводу значительно ярче». Едва Борискину начинало казаться, что автор заметок всё-таки перегибает палку, как он спотыкался о такую фразу: «Гениально! Неоспоримо по содержанию и поэтично по форме».

Кем бы ни был этот странный комментатор, он заслуживал однозначного уважения. Сам Борискин, сколько ни пытался, не мог отгрызть и двух абзацев от краеугольного камня научного коммунизма. Помнится, как-то загремев в больницу по случаю удаления мениска, он нарочно взял с собой треклятый том, уповая на то, что скука и громадное количество свободного времени продвинут его в области знаний предмета. Увы! Мозг отказывался впитывать информацию и предпочитал тупое созерцания крашеной стены. Пришлось признать очередное поражение и заменить неприступного немца на родного и понятного земляка Валентина Распутина.

К чести Борискина, попыток проникнуть в суть вещей он не бросал, возвращаясь периодически к Марксу, чтобы взять его измором. Хотя бы цитат набраться — и то хлеб.

Сегодня как раз случился один из таких дней. Дело в том, что наблюдательный Борискин как-то подметил, что наиболее эффективным для изучения «Капитала» являлось состояние похмелья. Возможно испаряющийся из организма алкоголь открывал доступ к каким-то потаённым сегментам серого вещества, раскрепощал его, что ли. Но пусть учёные объясняют этот феномен — он же только пользовался им. Как электробритвой.

Накануне он вместе со всей страной завершил чествование праздника Великого Октября. Сначала на неофициальном банкете в райкоме (официоз закончился двумя днями раньше) он принял водочки. Потом, в ещё более семейной обстановке — у «первого» на дому — отлакировал это дело пивком под омуля. И вот результат: диван, «Капитал», ополовиненная трёхлитровая банка с компотом в холодильнике.

Другого позволить себе он пока не мог, благодаря вечернему заседанию, на котором ему предстояло главенствовать. Сущая мука, а надо. Это только со стороны кажется, что работа комсомольского секретаря заключается лишь в надувании щёк да в доступе к привилегиям. В реальности же она отнимает несусветное количество умственных сил, нервов и, прямо скажем, жизни. Известный факт статистики — профессиональным заболеванием руководящего работника является инфаркт.

Это простым смертным легко подрёмывать на собраниях да механически поднимать для голосований руки. А вожакам приходится не спать ночами, выдумывая, как из обычных слов сложить такую конструкцию, которая бы отвечала интересам широких слоёв населения, искрила и звала на подвиги. И благодарности за это они не ожидают никакой. Вместо неё — упрёки в карьеризме, насмешки и даже проклятья в спину.

Да и заниматься проходится чем? Каждую неделю — разбор алкоголиков и «аморалка». Чуть реже — вопросы успеваемости. Кому и что причитается, приходит сверху: скажут строгача — влепим строгача, поставить на вид — пожалуйста. Иногда, крайне редко, спускают директиву об исключении из комсомола. В основном, для тех, кто попал в вытрезвитель или учинил серьёзную уголовщину. Это автоматически означает отчисление из института и волчий билет.

Кстати, сегодняшний экземпляр, похоже, из этой оперы. Напился, при задержании оказал сопротивление, устроил дебош в опорном пункте ОКО, нанёс ущерб казённому имуществу. Ну, что с такими делать? Предупреждают их, подвергают профилактике, но они почему-то упорно живут наперекор правилам и в ущерб себе.

Господи! Голова-то как разламывается! Даже Маркс не помогает.

Борискин встал, пробрался к холодильнику, приложился к банке и не отрывался от неё до тех пор, пока животворящая жидкость струйками не потекла из уголков рта.

- Я так тебе скажу, неизвестный студент-алкоголик: не попадайся! - погрозил самому себе в зеркале секретарь, массажируя лицо и разогревая мимику. - Напился — отправляйся баиньки. А молодую свою энергию иди расходовать в спортзал. Вот так!

В прихожей заверещал телефон.

- Алло? Да, это я. Уже собираюсь. Как не ходить? А что... Ясно. Всё сделаю.

Он положил трубку и уставился в пёстрый узор на обоях. Сидеть дома до особого распоряжения. Ждать. Никуда не отлучаться. Быть готовым в любую минуту выехать в райком.

Борискин снова плюхнулся на диван и воткнул в розетку шнур телевизора. На экране появилась испуганная балерина в белом, и её тут же принялся подбрасывать в воздух партнёр по танцу. По второму каналу симфонический оркестр играл что-то протяжное и неразборчивое. Они что, с ума посходили?

Его рука потянулась к выключателю, но симфония неожиданно прервалась, и вместо дирижёра появилась сначала заставка «Интервидения», означающая, что сейчас будет сделано объявление государственной важности, а затем — взволнованный диктор.

- Товарищи! - произнёс он. - Центральный Комитет КПСС, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР с большим прискорбием сообщают, что утром 10-го ноября 1982-го года внезапно скончался Леонид Ильич Брежнев, генеральный секретарь Центрального Комитета КПСС, председатель Президиума Верховного Совета.

Борискин вернулся на кухню, откупорил зубами початую бутылку коньку и основательно приложился к горлышку. Теперь он имел на это полное право.

Примерно в то же время, или чуть позже, Серёга стоял у дверей аудитории, где предполагалось свершиться заседанию комитета комсомола, и ждал начала экзекуции. Он решил прийти загодя, чтобы обдумать линию поведения и защиты. Хотя, по правде говоря, он и сам не находил достаточного количества аргументов в своё оправдание.

Его грустные мысли прервал парень, снявший объявление с дверей.

- Комитета не будет, - пояснил он свои действия. - Иди домой.